Пошехонские предания (глава 22)

Введение, главы 1-2

Главы 3-5

Главы 6-9

Главы 10-15

Главы 16-18

Главы 19-21

22. Война

Революционная буря, будучи действием божественного промысла, точно подняла в воздух и перетряхнула тысячелетнюю Россию, дабы через уничтожение зримых форм культуры, содержание которых, увы, умерло для душ многих и многих современников, острее обозначить тяжесть утраты. Последняя вызвала алчбу и жажду правды, о которой сказано в Нагорной проповеди Спасителя. По причине действия обозначенных чувств на души немалого числа людей, спешно насаждаемые новые формы культуры не могли не проникаться, хотя бы отчасти, христианским содержанием. В новых формах воскресла даже древняя аскеза с ее самовоспитанием и самоотвержением.

Внешним врагам России новые формы казались искусственными, а потому – слабыми, сокрушить которые не составит большого труда. Так думали вожди Третьего Рейха. И ошиблись.

Подобного мнения придерживалось даже достаточное количество русских эмигрантов. Ожесточившись,  они уверовали в то, что большевизм есть абсолютное зло, а большевики по своим целеустремлениям на все 100% - служители сатаны. Впоследствии,  кстати, данный этико-политический тезис смог эксплуатировать даже президент США Рональд Рейган, объявив СССР «Империей зла».

Так вот, исходя из своего фанатичного догмата, не слушая людей Божиих, но, будучи твердо убежденными в личной своей праведности, обозначенные русские эмигранты восприняли германский национал-социализм с итало-испанским фашизмом если не как абсолютное благо, то как нечто к нему приближающееся. Ненависть (в данном случае к большевизму), как известно, слепа, и всегда ведет своих адептов по направлению ко рву погибели.

Особенно те из русских эмигрантов, что жили в Германии, поддались общему психозу восторга от обаяния личности Адольфа Гитлера. Так служивший тогда в Берлине архимандрит Иоанн (князь Шаховской), в будущем – архиепископ Сан-Францисский, 29 июня 1941 года написал в газете «Новое слово»:

- Промысл избавляет русских людей от новой гражданской войны, призывая на землю силы исполнить своё предназначение. Право на операцию свержения 3-го Интернационала поручается искусному, опытному в науке своей германскому хирургу. Лечь под его хирургический нож тому, кто болен, не зазорно. Операция началась. Неизбежны страдания, ею вызываемые. Но невозможно было провидению долее ожидать свержения 3-го Интернационала рукою сосланных и связанных на всех местах русских людей… Понадобилась профессиональная, военная, испытанная в самых ответственных боях железно точная рука германской армии. Ей ныне поручено сбить красные звезды со стен русского Кремля, она их собьёт, если русские люди не собьют их сами. Эта армия, прошедшая своими победами по всей Европе, сейчас сильна не только мощью своего вооружения и принципов, но и тем послушанием высшему зову, Провидением на неё наложенному сверх всяких политических и экономических расчетов. Сверх всего человеческого действует меч Господень.

Из ложной посылки, казавшейся аксиомой (будто большевизм есть абсолютное зло), основанной на идеализме, не могло не последовать ложных умозаключений.

Между тем, люди, желавшие здраво анализировать реальность, а не собственные идеалистические мечтания о реальности, прозревали ситуацию намного глубже. Тот же князь Ухтомский писал:

- В мире есть свой смысл и свои законы, которые и мне впервые дают смысл существования, мышления и деятельности.

Вот краткая формула реалистов и онтологистов (к каковым князь сам себя причислял – С.К.).

Наши марксистские мыслители думают именно в последнем направлении, исповедуя свое убеждение, что «бытие определяет сознание». И тут у них зерно будущего выхода к христианской истине! Открытая к смыслу Бытия душа увидит этот Смысл.

Только наследие интеллигентного имманентизма, безотчетно сохраняющеесся в умах марксистов, налагает до поры до времени шоры на зрение этих искателей.

И тут же русский мыслитель говорит об известной ущербности собственного поколения, того самого, что произвело революцию:

Мы не заработали счастия – иметь возможность передать после себя то, что нам дороже всего, - счастия, которым обладали наши деды и отцы, успевшие передать нам святое предание друг по друзе спасения и, значит, имевшие возможность отказать после своей смерти свою святыню, - Божие благословение. Это оттого, что сами они были в святом послушании тому, что передавали им их отцы и деды! Мы уже носили в себе самоупорство, желание начинать всё с себя. Они жили смыслом мира, переданным им из Благовестия; мы встали на путь жизни своим смыслом… На плечах предания они могли понимать и видеть то, чего не видно нам из нашей гордой и самодовольной низины. И они были оттого сильны, а мы обессилели в истории.

«Обессилевшее в истории» поколение де факто проиграло войну Германии. Свежее поколение одержало победу над тем же, но еще более грозным, покорившим всю остальную Европу, противником. Это оттого, что его самосознание, формы его культуры (в самом широком смысле этого слова) были проникнуты более искренним и более свободным, в значительной степени христианским, содержанием.

Внешняя несвобода открывает путь к свободе внутренней. Разрушение внешних форм порождает свободный поиск форм новых. А избыток внутренней свободы необходимо влечет за собой духовную экспансию. Обозначенное явление можно уподобить выдавливанию сока из винограда или масла из маслин: чем сильнее давление, тем больше выход полезной субстанции, веселящей сердце человека. При слабом же давлении самый лучший виноград и самые лучшие маслины могут превратиться просто в гниль, годную только на корм скоту.

В то же время чрезмерная привязанность к формам, когда содержание чьим-то произволом, а потом – привычкой, ограничивается в своей свободе, всегда мертвит. Ведь не напрасно великий Златоуст сказал, что самое тяжкое из всех гонений (на веру) есть отсутствие гонения. Поэтому в 30-40-х годах имел место, далеко не впервые в русской истории, парадокс: внешняя несвобода становилась источником самой интенсивной творческой деятельности (пусть и ограниченной внешне самыми жесткими рамками). Творческая энергия народа спрессовывалась от внешнего давления, отливаясь в удивительные по своей мощи образцы.

Трудовые и военные подвиги не ради себя, не ради наживы, но ради ближних, воспевались всеми видами искусства 1930-х годов, весьма выгодно в этом смысле отличаясь от упаднического искусства годов десятых.

Руководство государства, видя неизбежность большой войны, готовилось к ней тщательно. Ударными темпами создавалась передовая оборонная промышленность, был налажен выпуск достаточного количества вооружений. Трудовое законодательство, введенное Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года, уже было рассчитано на войну, еще не бывалую по своей жестокости в истории человечества. Чтобы в ней выстоять, требовалась железная дисциплина. Количество рабочих часов увеличивалось до 8-ми, при одном выходном дне в неделю – в воскресенье.

Особенно показателен 5-й пункт Указа, гласивший:

- Установить, что рабочие и служащие, самовольно ушедшие из государственных, кооперативных и общественных предприятий или учреждений, предаются суду и по приговору народного суда подвергаются тюремному заключению сроком от 2-х месяцев до 4-х месяцев.

Установить, что за прогул без уважительной причины рабочие и служащие государственных, кооперативных и общественных предприятий и учреждений предаются суду и по приговору народного суда караются исправительно — трудовыми работами по месту работы на срок до 6 месяцев с удержанием из заработной платы до 25 %.

В связи с этим отменить обязательное увольнение за прогул без уважительных причин.

Предложить народным судам все дела, указанные в настоящей статье, рассматривать не более чем в 5-дневный срок и приговоры по этим делам приводить в исполнение немедленно.

В 6-м пункте предписывается:

- Установить, что директора предприятий и начальники учреждений за уклонение от предания суду лиц, виновных в самовольном уходе с предприятия и из учреждения, и лиц, виновных в прогулах без уважительных причин, — привлекаются к судебной ответственности.

Установить также, что директора предприятий и начальники учреждений, принявшие на работу укрывающихся от закона лиц, самовольно ушедших с предприятий и из учреждений, подвергаются судебной ответственности.

На местах, как это обыкновенно и бывало в то время, закон в своем применении становился еще более суровым. Прихожанка нашего храма София рассказывала, как однажды на себе (притом, уже в послевоенное время) испытала строгость применения этого закона. Несколько подростков устроились тогда на работу в Рыбинске (до которого было 17 верст) на военном заводе. Как-то зимой была страшная метель, из-за которой общественный транспорт не мог ходить. Пройдя все 17 верст пешком, подростки, конечно, опоздали на работу. В качестве наказания их отправили на овощной склад – перебирать картошку, о чем даже родственников не уведомили. Там они пробыли до весны.

Здесь мы видим, по сути, возрождение государственного строя, бывшего при Петре Великом, когда закрепощены были не только податные слои населения, но и служилый класс (дворянство). Этот порядок позволил победить в Северной войне и создать империю (уже потом, в следующем веке, дворянство получало всё новые льготы и привилегии, по каковой причине постепенно нравственно деградировало). Здесь, в преддверии Второй Мировой войны, и рядовые работники, и руководители, закрепощались куда жестче, тем самым подвигаясь к выполнению программы, что предписывала: победа или смерть. Данная политика имела немало издержек, однако по-другому тогда, наверное, было нельзя.

С началом войны, которая была объявлена Церковью священной, с обращения И.В. Сталина «братья и сестры» началось воссоздание традиционных русских форм культуры, которые оказались уже не мертвы содержанием, как это часто наблюдалось во время бывшей всего поколение назад, войны против Германской империи с Австро-Венгрией и Турцией, но мгновенно им наполнялись. Эти формы являлись в поэзии, песне, театре, кино, живописи, музыке. Через них Бог воскресал в душах русских людей, и они шли на подвиг и смерть ради ближних своих без всяких сомнений и размышлений.

В первый же день войны Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Сергий (Страгородский) выступил с «Посланием пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви». Оно было должным образом растиражировано. Поэтому приведенное выше и опубликованное 7 дней спустя выступление архимандрита Иоанна (Шаховского) явилось, помимо прочего, и полемикой против позиции митрополита Сергия, которого в зарубежных кругах уже с 1927 года обвиняли в соглашательстве с новой властью, а стало быть, в соответствии с их установками, - в предательстве русского дела.

Между тем, митрополит Сергий расставил акценты тщательно и точно:

- Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени пред неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству…

Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: «Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя». Душу свою полагает не только тот, кто будет убит на поле сражения за свой народ и его благо, но и всякий, кто жертвует собой, своим здоровьем или выгодой ради родины. Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если, сверх того, молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена родине и своему пастырскому долгу, поскольку Церкви нужен пастырь, несущий свою службу истинно «ради Иисуса, а не ради хлеба куса», как выражался святитель Димитрий Ростовский. Положим же души своя вместе с нашей паствой. Путем самоотвержения шли неисчислимые тысячи наших православных воинов, полагавших жизнь свою за родину и веру во все времена нашествий врагов на нашу родину. Они умирали, не думая о славе, они думали только о том, что родине нужна жертва с их стороны, и смиренно жертвовали всем и самой жизнью своей.

Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей родины.

Господь нам дарует победу.

Великая Отечественная война имела для России в определенном смысле то же значение, что и Куликовская битва. Там требовалось предать забвению обиды и разногласия удельных князей, выгоды отдельных земель ради дружного противостояния общей угрозе. Здесь требовалось забыть обиды целых классов и социальных групп перед лицом войны на уничтожение.

Коллективизация с индустриализацией, система Гулага сдвинули всё население России с насиженных мест. У многих имелись далеко не беспочвенные претензии к власти с весьма глубокими к ней обидами. Однако очень многие люди согласились предать всё забвению ради общей победы. Как выразился бы, наверное, академик Ухтомский, произошла ротация доминанты общественного сознания. Прощение обид есть начало любви к прежним врагам, которая несет в себе дух победы.

Вместе с тем, русский народ оказался в значительной мере, хотя и не в такой, как в годы Первой Мировой войны, дезориентирован. Была разорвана связь поколений, аристократия в значительной степени оказалась уничтоженной или осевшей за границей. Однако народ есть живой организм, способный быстро воссоздавать, регенерировать утраченные части, необходимые для полноценной жизни.

Так из прежних крестьян вышли выдающиеся военачальники и руководители предприятий, ковавших общую победу. Это были люди более укорененные в народной почве и менее повинные в пролитии крови соотечественников в ходе революции с Гражданской войной, чем представители предшествовавшего поколения.

Остановимся на судьбе всего одного из них – генерал-лейтенанта Николая Николаевича Олешева. Он родился 8 (21) сентября 1903 года в Пошехонье, в семье капельмейстера артиллерийского полка. Потом семья переехала в Москву, где Николай до 1917 года учился в кадетском корпусе.

В ноябре 1918 года (в 15 лет) ушёл добровольцем в Красную Армию. В годы Гражданской войны служил при Ярославском военном госпитале; затем – в органах военной контрразведки. По окончании Тверской кавалерийской школы служил на советско-китайской границе. В 1937 году вступил в ряды ВКП (б).

Войну с Германией Николай Олешев встретил во Львове в звании майора и в должности начальника штаба сводного пограничного отряда Юго-Западного фронта. В ходе отступления он объединил вокруг себя мелкие, отбившиеся от своих частей, подразделения пограничников. Сводный отряд прошел с боями по маршруту: Проскуров (ныне — Хмельницкий) — Винница — Белая Церковь и вышел из окружения.

В феврале 1942 года Николай Николаевич был назначен командиром 371-й стрелковой дивизии 30-й армии Калининского фронта. Первая крупная боевая задача, которую ему пришлось решать в должности комдива и с которой он успешно справился, стала пробить коридор для оказавшихся в окружении под Ржевом частей Красной Армии. В феврале 1943 года Олешеву было присвоено звание генерал-майора.

В дальнейшем, командуя стрелковым корпусом, генерал Олешев воевал в Белоруссии, Прибалтике, Восточной Пруссии. По освобождении Минска он бы назначен первым военным комендантом города. За десять суток, в течение которых он исполнял эту должность, в Минске удалось расчистить от кирпичных завалов многие улицы, снять и обезвредить тысячи мин, кроме того, в городе были восстановлены электростанция и водоснабжение.

Особенно отличилось воинское подразделение генерала Олешева при взятии Тильзита (ныне – город Советск Калининградской области), за что, на основании приказа Верховного Главнокомандующего, корпус получил почётное наименование «Тильзитский». За участие в штурме Кёнигсберга Олешев был награжден орденом Красного Знамени, а 5 мая 1945 года ему было присвоено звание генерал-лейтенанта.

По окончании боевых действий в Европе стрелковый корпус генерала Олешева в составе 39-й армии был переброшен на восток и вошёл в состав Забайкальского фронта. 9 августа 1945 года корпус перешел в наступление. Стремительно форсировав хребет Большого Хингана, за пятнадцать дней непрерывных боёв воинское подразделение продвинулось вперёд на 950 километров, освободив китайские города Ваньемяо, Ляоян, Сыпин и Мукден. Подразделениями корпуса было взято в плен около двух с половиной тысяч солдат и офицеров противника и захвачены военные трофеи. Корпус удостоился второго воинского почётного наименования — «Мукденский», став впредь называться «113-й стрелковый Тильзитско-Мукденский Краснознамённый корпус».

Таким образом, позор Мукдена 1905 года был смыт с репутации России выходцем из Пошехонского захолустья генералом Олешевым. Наверное, погибший годом ранее в пучинах Японского моря живописец Верещагин теперь радовался победам своего земляка.

На всем протяжении боевых действий генерал-лейтенант Олешев проявил исключительное мужество и энергию, умело руководил своими и приданными ему войсками, имея минимальные потери в личном составе.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 сентября 1945 года за умелое командование корпусом, образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с японскими милитаристами и проявленные при этом мужество и героизм генерал-лейтенанту Олешеву Николаю Николаевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

После войны по окончании Высшей военной академии имени К.Е. Ворошилова генерал служил на Чукотке, на Украине, в Прибалтике, Болгарии. В 1969 году вышел в отставку, а через год (2 ноября 1970 г.) скончался и был погребен в Риге; в 1994 году его тело перезахоронили в Москве на Троекуровском кладбище.

Примеры подобных судеб можно приводить десятками. Но как особой чести удостоена у стен московского Кремля Могила Неизвестного солдата, так и мы обязаны воздать должное не только генералам, но простым бойцам и труженикам тыла, защитившим Россию от кромешного ада.

Сергей Васильевич Викулов - поэт, бывший родом из Белозерского края, воспел в своих стихах рядовых героев войны, рядовых тружеников тыла и тем самым поднялся до изображения всенародного подвига, который совершался каждый день во всю годину тяжелейших испытаний.

Он родился 13 сентября 1922 года в деревне Емельяновской Белозерского района в то время Череповецкой губернии в семье сельского фельдшера. По окончании семилетней школы и педагогического техникума он поступил в Севастопольское зенитно-артиллерийское училище.

В начале 1942 года лейтенант Сергей Викулов уже был на фронте в качестве командира взвода – под Ржевом. Затем он участвовал в Сталинградской битве, освобождал Украину, Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию, Австрию. Командовал зенитно-артиллерийской батареей, был помощником начальника штаба артиллерийского полка. Закончил войну в звании гвардии капитана, был награжден за боевые заслуги двумя орденами Красной Звезды.

После войны Сергей Васильевич поступает на литературный факультет Вологодского педагогического института, который оканчивает в 1952 году. В 1967 году Викулов перебирается на жительство в Москву, где становится заместителем главного редактора журнала «Молодая гвардия». С 1968 по 1989 годы он руководит литературным журналом «Наш современник», последовательно придерживаясь на журналистском поприще русского патриотического направления.

Его стихи почитаю весьма подходящими для нашего очерка. Потому что в них запечатлелся сам дух суровой и героической эпохи войны и первых лет послевоенного времени.

Приведем небольшой отрывок из его поэмы, посвященный памяти земляка, командира танковой роты, павшего в Сталинградской битве 31 января 1943 года:

… Откосы кургана.

Тропа. Надмогильные плиты

В родимую землю,

Как в лаву горячую, вбиты.

Иду и читаю…

И жду с замиранием встречи

С плитой, под которой…

И дрогнули горестно плечи.

С гранитной страницы

(я здесь еще не был ни разу),

Как молнии вспышка,

По сердцу ударила фраза:

ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ИВАН ПРОКОПЬЕВИЧ МАЛОЗЕМОВ

Я встал на колени,

В молчании голову свесив…

– Он брат вам, наверное? –

Услышал в затылок.

 – Ровесник.

 Земляк из соседней

 Глухой деревушки залесной,

 Исчезнувшей ныне,

Но ставшей навеки известной.

– А сколько же было

Герою в последнем сраженье? –

 Спросил меня снова

 Один из ребят с уваженьем.

– Лишь двадцать один по весне

Умывал его дождик…

До двадцать второго

Он, пахарь и воин, не дожил.

– Где занял он, юный,

Для ратного подвига силы?

взраставшей его, У РОССИИ!

В этом стихотворении Россия не территория, не государство, а прежде всего – русский народ, не ограничивающийся только живущими на земле поколениями, но вбирающий в себя и прошлое, и будущее. Можно сказать: растущий из прошлого и простирающийся в будущее. Человек, ощутивший себя необходимым и незаменимым звеном в цепи поколений, черпает силы или, как выразился поэт, занимает их, у богоносных предков. Этот источник неисчерпаем, поскольку имеет связь с Богом-Вседержителем.

До Пошехонской стороны фронт не дошел, увязнув в лесах и болотах Новгородчины. Однако немецкие самолёты постоянно бомбили, в первую очередь, гидротехнические сооружения, расположенные выше Рыбинска – ГЭС и шлюзы. Если бы бомбометания оказались успешными, Рыбинск могло смыть с лица земли, а Москва лишилась бы стабильных поставок электроэнергии. Дабы предотвратить самую возможность такой беды, Рыбинск окружили мощными зенитными батареями, где служили в основном женщины – всё-таки здесь было значительно легче, чем на фронте.

Дойдя в своем повествовании до этого места, я решил, следуя примеру М.Е. Салтыкова-Щедрина, сместиться немножко к югу, правда, не на 150, а всего лишь на 30 верст, - в село Флоровское, где до недавнего времени служил ветеран войны митрофорный протоиерей Сергий Вишневский. Он всегда носил на подряснике медаль «За победу над Германией» с профилем Сталина и называл себя сталинистом. И вместе с тем, приехал он из Москвы в захолустье, куда вела через дремучий лес лишь грунтовая дорога (по которой не во всякую погоду проедешь), с мыслью служить рядом с могилой своего деда священноисповедника протоиерея Николая Добронравова. Переезд отца Сергия состоялся в 1990 году, и хранил он храм мучеников Флора  и Лавра почти до самой кончины, последовавшей в 2017 году. Теперь он покоится рядом со святым своим дедом – сразу за алтарем.

Имея в виду навязшую в ушах пропаганду некоторых выступавших от имени Церкви витий, я в 2014 году спросил отца Сергия: не видит ли он противоречия между почитанием новомучеников российских и уважительным отношением к Сталину? Дело в том, что, следуя плоской земной логике, многие привыкли рассуждать: если новомученики герои, если они подверглись гонениям и смертям со стороны государства, во всем должен быть виноват глава этого государства. Схема проста как гнилой пень, но не оставляет уму никакой пищи.

Так вот, со слов отца Сергия, священноисповедник Николай Добронравов, прошедший ссылки и лагеря, относился к личности Сталина с неизменным уважением. Да и не он один, но и огромное большинство духовенства, что служило во время войны и в первые послевоенные годы. В ходе беседы мы обратились к библиотеке отца Сергия. Здесь имелись выпуски «Журнала Московской Патриархии» 1943-54 годов. Мы стали их разбирать, открывая уже слипшиеся и поблекшие от времени страницы. И мне стала открываться жизнь тех людей с их чаяниями. Я ощутил воздух героической эпохи, и мне захотелось вволю им надышаться, потому что в нем был преизбыток духовной мощи. Я выпросил эти журналы, а потом, изучив их, привёз обратно.

К сожалению, оценки деятелей той эпохи сейчас не в чести, и большее предпочтение отдается ораторам из русской эмигрантской среды, мнения которых, по большому счёту, не выдержали проверки временем. Поэтому считаю необходимым для полноты картины представить эпоху так, как её воспринимали иерархи Русской Церкви, что приняли на свои плечи вместе со всем народом тяжесть войны.

В номере указанного журнала за октябрь 1943 года помещена статья митрополита Киевского и Галицкого Николая (Ярушевича) «Разрушение и смерть», в которой он делится впечатлениями от посещения освобожденных городов Калининской и Смоленской областей, и в первую очередь Ржева, в боях за который участвовали комдив Олешев и лейтенант Викулов.

Иерарх, официально назначенный членом Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию немецких злодеяний, писал:

- Самое пылкое воображение не могло бы представить нам еще два года тому назад того, что открывается теперь перед нашими взорами: небывалых еще в истории мира, в истории человеческих войн, злодеяний, совершаемых людоедами двадцатого века. Своей сверхчеловеческой жестокостью современные германцы оставили бесконечно далеко позади себя своих предков времен разрушения Великой Римской империи.

Нет слов для описания злодеяний немцев в г. Ржеве. Страшное впечатление произвел мертвый город. На левом берегу, где торговая и жилая часть города, копошатся еще какие-то люди. А на правом берегу, на так называемой Советской стороне, где была деловая часть, не встретишь почти ни души. А в городе было 55 тысяч жителей…

Прекрасный мост через Волгу, искромсанный взрывом, лежит в воде. Взорваны и обращены в груды кирпичей пятнадцать церквей, кроме случайно уцелевшей одной, о которой мы скажем ниже. Перед своим отступлением немцы угнали из города несколько тысяч жителей в свой тыл; несколько тысяч граждан, отказавшихся уходить с ними или обессилевших от истощения, истребили, и кошмарные следы этого истребления предстали перед нашими глазами.

Мы прошли по ул. Воровского, заминированной немцами при уходе из города, и в каждом уцелевшем деревянном доме находили трупы расстрелянных, задушенных, растоптанных насмерть немецкими каблуками жителей этих домов из мирного городского населения — и стариков, и женщин, и детей. Вот дом № 49. В нижнем этаже дома, в средней комнате и коридоре, лежат в разнообразных позах тела всей семьи владельца дома, служащего Садова: его самого с проломленной каблуками головой и обезображенным лицом, его застреленной жены, изнасилованной и задушенной старшей дочери Зинаиды 18 лет, сына Валентина 15 лет, убитого из револьвера в упор в правый глаз, и остальных детей, кончая пятимесячным ребенком в пеленках, с простреленной головой, выброшенным из детской кроватки на пол. Одна из девочек, лет 12, застыла сидящей на подоконнике с штыковой раной в сердце, с поднятыми руками, открытыми в ужасе глазами, с выражением во всей своей позе мольбы о пощаде. В доме № 47 мы нашли 6 трупов — трех женщин, девочки и двух малолетних детей. И так — в целом ряде домиков, по обеим сторонам этой улицы. Такие же картины и на Гражданской, Приволжской и других улицах.

Всех оставшихся в живых жителей города, числом около двухсот человек, немцы согнали в Покровскую церковь; двери ее были плотно закрыты засовами, церковь заминирована, чтобы взорвать ее вместе с этими последними остатками мирного населения г. Ржева. Красная Армия ворвалась в город раньше, чем это злодеяние было доведено до конца. Мы посетили этот храм. Диакон Ф. Тихомиров, один из ожидавших своей смерти в храме, с волнением рассказывал о том, как томились несчастные люди в церкви двое суток без пищи и воды, ожидая своей участи; в нестерпимой жажде слизывали грязный снег, запавший в храм через разбитые стекла; не могли успокоить не прекращавшегося плача и крика детей. Красноармейцев, открывших храм, долго не выпускали из своих объятий счастливые люди. Когда я спросил диакона: «Как вы жили при немцах?»— он ответил: «Как? Сначала я вел счет побоям плеткой и каблуками, которым я подвергался за то, что не мог по старости выполнять назначаемой мне тяжелой работы, насчитал 30 избиений, а потом и счет потерял». Священник этой церкви Андрей Попов был расстрелян немцами еще 13 сентября 1942 года на глазах этого диакона у паперти своего храма, без всякого повода…

Издевательства над верующими со стороны немецких захватчиков принимали самые разнообразные формы. В этом нет предела для изобретательности фашистских извергов.

Верующие г. Сычевки рассказали нам, как после захвата города немецкий комендант и представитель вновь созданной городской управы, собрав верующих около храма, произносили напыщенные речи…: «Вы только при нас можете свободно молиться в своих храмах». Через короткое время фашисты наглядно подтвердили свое торжественное заверение: в ближайший праздничный день, когда верующие собрались в храме, одевшись, по русской традиции, в лучшую праздничную одежду, комендант приказал солдатам оцепить храм, и все до одного выходившие из храма богомольцы на морозном воздухе подвергались организованному ограблению в целях издевательства; бандиты стаскивали со всех пальто, шубы, шерстяные платки, шапки, валенки, рукавицы и полураздетыми среди зимы гнали верующих по домам.

На окраине этого города немцы устроили лагерь для военнопленных бойцов Красной Армии. Мы прошли по этому месту пыток и страданий, обнесенному колючей проволокой. Посредине площади лагеря стоят два гаража, или два сарая. Здесь жила немецкая охрана. Дальше — деревянный барак. Но он невелик, и пленные в него не вмещались. Они жили около барака, спали на соломе. По всему двору разбросана примятая солома. За колючей оградой братское кладбище. Мы подошли к огромным могилам за оградой лагеря, состоящим из ряда широких рвов, куда немцы сбросили до 6 тысяч трупов замученных ими красноармейцев и мирных советских граждан. Последние горы трупов, сброшенные немецкими людоедами в эти рвы в последние дни своего пребывания в городе, были лишь слегка прикрыты снегом, растаявшим на весеннем солнце и обнажившим тела мучеников с вырванными ушами, раздробленными челюстями, отрезанными половыми органами, растоптанными каблуками лицами, колотыми ранами в живот, сломанными ребрами. У всех обморожены руки и ноги. Все полураздетые, обмотанные и обвязанные тряпками. Обуви нет никакой. Все — были невероятно истощены. Мне показалось, что среди трупов военнопленных находятся трупы подростков — так худы руки и ноги.

— Нет, — ответили мне, — это все взрослые люди.

Сдерживая клокотавшее в сердце волнение, мы окружили эти могилы страдальцев. Вечная память мученикам!..

Итак, германский нацизм явил воочию свою сатанинскую сущность. И это не могло не вызвать самого горячего - у кого-то просто мысленного, а у кого-то – осознанно-молитвенного - обращения к Антиподу сатаны, к Спасителю человеческого рода от его тиранической власти, – ко Христу.

Поэтому теперь традиционные формы русской культуры были преисполнены жизни, что видно, например, из очерка митрополита Алеутского и Северо-Американского Вениамина «Мои впечатления о России», опубликованного в 3-м номере «Журнала Московской Патриархии» за 1945 год:

- Скажу прямо: впечатления от народа - самое сильное, самое важное, что я увожу с собою с родины за границу. И прежде всего, скажу о верующих. Боже, какая горячая вера в них! И эта вера передается и к нам, служащим.

Я давно, давно не молился так усердно, с такой «зрячей верой», как здесь, среди этого духоносного «дома Божия», Церкви Христовой, «Тела» Его. Иногда слезы набегали на очи, а дыхание сжималось от приступивших рыданий радости и веры. Всякое слово богослужения оживало, точно огонь, в сердце и уме.

А когда читалась молитва о победе армии нашей, то просьба была дерзновенна пред Господом. Слова же о том, чтобы Он призрел в милосердии и щедротах на смиренные рабы «Своя», на этих исстрадавшихся в войне чад Своих, - то слезы снова катились по щекам, и снова было трудно воздержаться от подступавших рыданий.

Да, воистину сзади нас стояли «смиренные рабы» Божии. И какой жалостью наполнялось сердце к ним. И как сильно молилось о «милости и щедротах». И верилось, что они будут. А когда я пришел в храм, где имел состояться Собор, и увидел «стены» народа, то без сомнения ощутил и понял: вот он - оплот веры и Церкви.

А что было, когда говорились им слова живой проповеди. Какое внимание. Какая жажда духовная. А нередко - и слезы, текшие по щекам и мужчин, и женщин. Горяча вера у русского православного народа. А благословение после литургий! Ведь по часу, чуть не по два, приходилось благословлять этих чад Божиих. В давке, в тесноте, мокрые от поту, шли за благословением эти благочестивые люди Божии. Да, и теперь не только можно, но и должно сказать: Русь и теперь Святая. Да, и теперь я могу без всяких сомнений утверждать: жива православная вера в русском народе.

Этот правдивый человек зафиксировал факт духовного преображения Руси. И мне непонятно, как нынешние критики могут позволять себе свысока смотреть на тот народ, на то поколение верующих, как смеют судить их, обвиняя в рабстве и подлом пресмыкательстве перед «богоборческой властью».

Пасха 1945 года выпала на 6 мая – день памяти великомученика и победоносца Георгия. Именно к этому дню великая Победа стала фактом истории, а 9 мая был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии. Совпадение Пасхи с Победой не случайность, но исторический факт-символ. Потому что условием военно-политической победы было духовное преображение народа.

Оно чувствовалось, оно витало в воздухе. Поэтому не как что-то маргинальное и чужеродное, но как естественное и необходимое зазвучали в дни Собора Русской Церкви начала февраля 1945 года духовные песнопения в Большом зале Московской консерватории им. Чайковского – «С нами Бог», «Символ веры», «Воскресни Боже, суди земли» и другие.

В те годы Русская Церковь начала осуществлять мощное воздействие на весь Православный мир, на освобожденные страны Европы, противостоя экспансии папизма, что находило отклик в сердцах многих людей. Только когда в последующие годы на место этого естественного и благотворного влияния Руси был поставлен хищный идол коммунизма, освобожденные от нацизма народы на русских стали смотреть косо.

9 мая вновь избранный Патриарх Алексий (Симанский), которого, по слову преподобного Серафима Вырицкого, Божия Матерь сохранила для пользы Церкви, вслед за пасхальным словом опубликовал и послание по случаю Победы, которое открывается всерадостным приветствием - «Христос воскресе!». За сим следуют по-военному бодрые и отрывистые фразы:

- Пробил последний час фашистской Германии.

Разбита и сокрушена сила ее.

В прах повержена Германия.

Знамя победы развевается над вражьей страной.

Слава и благодарение Богу!..

Со славою побед и с радостью мира приветствую прежде всего победоносное воинство наше и его великого Верховного Вождя, а затем и всех, единых со своим Вождем и его победоносной ратью верных сынов Родины нашей, удостоившихся ныне счастья видеть победу над темной вражьей силой, столько лет терзавшей Европу и безумно возмечтавшей покорить мир и водрузить над ним кровавое знамя фашизма.

Далее дается оценка свершившегося и указывается Источник Победы – Христос, Который действовал в верных чадах Церкви, умудряя вождей и воинов, давая им силы, терпение и мужество:

- Мы уверенно и терпеливо ждали этого радостного дня Господня, дня, в который изрек Господь праведный суд Свой над злейшими врагами человечества, - и Православная Русь, после беспримерных бранных подвигов, после неимоверного напряжения всех сил народа, вставшего как один человек на защиту Родины и не щадившего и самой жизни ради спасения Отечества, - ныне предстоит Господу сил в молитве, благодарно взывая к Самому Источнику побед и мира за Его небесную помощь в годину брани, за радость победы и за дарование мира всему миру.

Далее Патриарх простирает свою возвышенную речь, которая соединяется с молитвой, исполненной великого дерзновения:

- Да исправится же молитва наша, яко кадило пред Господом.

Да пройдет небеса.

Да принесена будет святыми молитвенниками за землю Русскую к престолу Господню.

Бог мира да продолжит благословения Свои на родную землю нашу и да споспешествует Вождям и Правителям нашим мирным оружием государственной мудрости и правды побеждать всё, что враждебно миру и благу великого Отечества нашего и совокупными трудами народов-победителей установить во всем мире такой порядок, при котором невозможно было бы повторение ужасов войны.

Лучшие умы той эпохи анализировали свершившееся. К сожалению, их выстраданные, кровью своих душ написанные слова преданы теперь забвению. Когда я смахнул пыль десятилетий со страниц «Журнала Московской Патриархии» за август 1945 года, то с великим удивлением прочел название статьи В. Янова «Великий русский народ». Здесь засвидетельствован важный факт:

- На приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии… И.В. Сталин, провозглашая тост за здоровье русского народа, сказал: «Он (русский народ) является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпенье».

Не дана ли в этих словах программа дальнейшей жизни России на обновленных, выстраданных беспримерным подвигом, основаниях? Где во главу угла ставится не химера коммунизма, но нечто реально существующее в истории – великий самоотверженный народ-победитель.

Дабы развить мысль И.В. Сталина, автор цитирует старца Филофея, Достоевского, Чаадаева, Пушкина, недавно в Боге почившего Патриарха Сергия. Процитируем последнего и мы. Потому что он, обращаясь к наполнившимся жизнью традиционным формам русской культуры, дает поэтическое восприятие храма Василия Блаженного, воздвигнутого Царем Иоанном Грозным в память покорения Казани:

- Перед нами стоит церковное здание, части которого представляют собою полное разнообразие от земли до верха их крестов, но в целом составляют дивное единство. Множеством куполов возглавлен этот собор: есть там купол мавританский, есть индийский, есть очертания византийские, есть и китайские, а посредине высится над всеми купол русский, объединяющий всё здание. «Не нам, не нам, но имени Твоему даждь славу», - взывали наши предки, увенчивая крестами разнообразные тринадцать куполов Василия Блаженного.

Вот прошедший века от фресок Дионисия к полотнам Верещагина и молитвам преподобных Силуана Афонского и Серафима Вырицкого за весь мир, образ всечеловеческого единства, формируемого Русью. И тут же автор статьи делает краткий, но глубокий, вывод, подлинный перл историософской мысли: «Ясен замысел этой гениальной постройки: Русь должна объединить разноплеменные народы и быть их водителем к Небу».

А завершается статься следующим образом: «С нами Бог! Разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог!»

В октябрьском номере журнала помещена программная статья архиепископа Орловского Фотия «О церковно-патриотической работе духовенства и верующих в послевоенное, мирное, время». Здесь звучит призыв ревностно браться за восстановление разрушенного войной, призыв деятельно утешать оставшихся без попечения вдов, сирот, инвалидов. И далее:

- Наш христианский и патриотический долг состоит и в том... чтобы проповедовать и утверждать мысль о помощи Божией, дарованной нашей стране во время Великой Отечественной войны, ныне завершенной полной и блестящей победой.

Эта помощь Божия, столь явно сказавшаяся над нами и над нашей страною, должна побудить и пастырей, и всех верующих поднять еще на большую высоту свою любовь к Родине, свою преданность ей, свою готовность жертвовать всем для её блага и процветания. «С нами Бог! Хвалите Господа все народы, прославляйте Его все племена, ибо велика милость Его к нам» (Пс. 116). Не случайность то, что мы одержали победу, а гитлеровская Германия низвергнута, «ибо ни один народ не властен в успехе начинаний, но Сам Господь ниспосылает все благое и, кого хочет, уничтожает по Своей воле» (Тов. 4, 19). Германия и ее нацистские руководители наказаны Богом за свою непомерную гордость, за жестокость и человеконенавистничество. Над ними исполнились слова Христовы: «Кто возвышает себя, тот унижен будет (Мф. 23, 12). И еще другие слова: «Взявший меч от меча и погибнет» (Мф. 26, 52). То же относится и к капитулировавшей Японии.

В ноябрьском номере журнала опубликовано «Приветственное слово преосвященного Нестора, архиепископа Камчатского и Петропавловского, победоносному воинству Красной Армии на митинге 2 сентября в г. Харбине». Речь владыки исполнена радостного дерзновения:

- Где вы, японские самураи, кичившиеся тысячелетней непобедимостью?

Куда девалась ваша дерзость, с которой вы навязывали свой пресловутый «новый порядок» под одной вашей крышей?

Вы ныне поверглись в прах от панического страха, когда только лишь начало бряцать русское оружие...

Не мы одни торжествуем вашу победу и освобождение Манчжурии от дерзких захватчиков, но и бессмертные имена многих тысяч героев, старых русских воинов, сорок лет назад сражавшихся на сопках Манчжурии и в Порт-Артуре с тем же вероломным врагом - японцами, и они получили, наконец, свободу и успокоение с приходом сюда вас, своих товарищей-бойцов, отвоевавших обратно эту землю с их доселе сиротливыми могилами».

Описывая тяготы японской оккупации, владыка утверждает, что русских детей заставляли совершать ритуальное поклонение японской богине Аматерасу. И далее владыка говорит:

- О зверствах гитлеровского фашизма знает весь мир, а о зверствах японцев знаем все мы. Вот один из недавних ужасных случаев, происшедший в Харбине: русская женщина, мать двух маленьких детей, по просьбе японки соседки пошла купить ей продукты, а, вернувшись, к своему неописуемому ужасу, нашла своих детей зарезанными этой самой японкой...

Слава Богу, все это позади. И минуло оно только благодаря русским героям.

Поистине наша Отчизна Россия есть жилище героев! Да пребудет наша Русь всегда под благодатным Покровом Божиим. Да будет могучая, великая Отчизна наша достойно прославляема всеми народами мира в их славных сказаниях, песнях народных и гимнах торжественных!

К сожалению, в Китае, да и не только в нем, всё было далеко не однозначно. С победой коммунистов в 1949 году пришло гонение на религию. В том году архиепископ Шанхайский Иоанн (Максимович) был вынужден во избежание репрессий со своей паствой переправиться на Филиппины.

Прошумела война, принесшая мир народам Земного шара, но жизнь снова и снова требовала от русских терпеливого подвига. Мы приведем стихотворение С.В. Викулова, в котором представлен аскетический и вместе с тем страшный для современного, привыкшего к сытости, человека быт послевоенной деревни. Это «Воспоминания о весне 1947 года».

Солнечно. Снег ноздреватый и старый

тает, как будто горит.

Лес, на ветру разминая суставы,

черный покуда стоит.

Сосны кой-где зеленеют да елки.

Влагой вскипают ложки.

Русские бабы разбитым проселком

тащат на спинах мешки.

На лошадях бы в такую дорогу —

пусть отдыхают пока…

Ждали:

придут мужики на подмогу —

два лишь пришли мужика.

— Ох, упаду я, наверно, Анютка,

в глазыньках стало темно… —

Русские бабы

в дырявой обутке

тащат на спинах зерно.

(Груз дорогой был доставлен на пристань

с первым гудком на реке.)

Верст шестьдесят до колхоза —

не близко,

даже когда налегке…

— Горстку сжевать бы…

Ты слышишь, Елена?

Горсть?..

— Не дразни, сатана! —

Русские бабы

в грязи по колено,

тащат в мешках семена.

Ну и дорога… Все круче и круче.

Вот наконец и ночлег.

Сунут в печурку сырые онучи,

вынут из торбочек хлеб —

черные,

с примесью всякой кусочки…

Молча присядут к столу

и, повечеряв с крутым кипяточком,

лягут впокат на полу.

Утром

(Ой, нет небольного местечка!)

еле поднимут мешки

и терпеливо начнут от крылечка

трудные мерять шажки.

…В полдень у склада Рожкова Надёха,

что возглавляет колхоз,

встретит их: — Господи! —

скажет со вздохом. —

Кажется, прибыл обоз…

Здесь среди изнурительного, на грани человеческих возможностей, труда вырастает величие долга перед будущим поколением. Голодные женщины несут посевное зерно, и помысел – съесть горсть его, чтобы силы чуть прибавилось, воспринимается сурово – как искушение сатаны. В такой и подобной ей обстановке вырастало чувство Родины, чувство единения с давно ушедшими преподобными отцами, что некогда освятили эту землю своими подвигами воздержания, терпения и смирения, - Кирилла и Ферапонта Белоезерских, Афанасия и Феодосия Череповецких, Корнилия Комельского, который учил, несмотря ни на какую скудость, раздавать нуждавшимся хлеб.

В 1946 году была страшная засуха, поэтому в 1947 году люди голодали. Уже помянутая здесь прихожанка нашего храма София рассказывала, как в том году её мать чуть не отдали под суд за то, что они семьей съели… угол колхозной риги. Дело в том, что на этот пресловутый угол текла вода, и он стал трухлявым. Младший брат Софии от голода решил попробовать труху – ему понравилось. Наскрёб её с собой - домой. Смешали с крапивой да еще с какими-то травами, испекли. Когда попробовали, решили питаться трухой. Снаружи рига казалась целехонькой, а вот изнутри бревна были выедены. Когда порча колхозного имущества была замечена, мать Софии вызвали для разбирательства. В итоге начальство поругалось, да так и отвязалось: ведь это был бы анекдот – судить за съедение риги.

В декабре 1947 года была произведена денежная реформа, к которой была приурочена отмена продовольственных карточек. Это событие врезалось в память поэта, и он написал стихотворение «Что тебе купить»:

…А мы, с войны пришедшие солдаты,

мы хорошо запомнили две даты:

во-первых, это день девятый мая,

тот самый долгожданный день, когда

закончилась вторая мировая,

ну а для нас — кровавая страда.

Мы вылезли из танков, из окопов:

за нами, оглянулись — пол-Европы!

И белый плеск «знамен»

с перил балконных…

Немало с той поры минуло лет,

но День Победы помним мы!

Как помним

и день отмены карточек на хлеб.

…В канун, должно, работали пекарни

всю ночь.

И вот с утра прибег я с парнем,

сынком,

ему тогда годочков восемь,

пожалуй, было…

Хлеба — завались!

А грузчики, глядим, еще подносят…

И вот мы до прилавка добрались…

— Ну, сколько вам? — спросила Кузьминишна.

— Две, — говорю ей, — две… не будет лишка. —

Не верю в счастье, брат ты мой, робею,

нежданную смахнул слезинку с век…

И чувствую себя я перед нею

как попрошайка, нищий человек.

Сую бумажку: — Две… не будет лишка. —

и слышу, что-то шепчет мне сынишка

и дергает тайком за край одёжки:

— Ой, пап! Ну, пап, купи еще одну! —

Трепещет весь, как воробей у крошки:

наголодался с матерью в войну.

И я обрел себя. Картуз на ухо:

— Ну что тебе еще купить, Колюха?

Вон пряники, конфетки…

На потребу

тебе и Ваське с Нинкою как раз…

Давай решай! —

А он в ответ мне:

— Хлеба! —

с буханок не сводя голодных глаз.

— Ну вот какой ты глупый…

Хочешь сушки?

Вон — кругленькие… Или же игрушки

посмотрим… Ну-ка! Эх, такие мне бы

тогда, когда я бегал в первый класс!

Так что тебе купить, сыночек?

— Хлеба! —

сказал он, не сводя с буханок глаз.

Я растерялся:

— Экой ты упрямый!

А хочешь карандаш, красивый самый?..

Не хочешь? Зря! Завидовали все бы!

Я, батька твой, такого не имел…

Так что ж тебе купить-то, парень?

— Хлеба! —

сказал он в третий раз.

И заревел.

С тех пор живет в душе моей забота,

когда наступит время обмолота.

Посматриваю часто я на небо,

на ржи, на ячменя вкруг деревень…

И вспоминаю:

Хлеба!.. Хлеба! Хлеба! —

сыночка просьбу

в праздничный тот день.

Поколение, прошедшее в детстве школу войны, оказалось крепким, способным на всевозможные свершения. Но какая-то мрачная враждебная сила стремилась подрезать крылья расправлявшему их народу.

Всего просмотров: 2148

Оставлено комментариев: 0