Пошехонские предания (главы 10-15)

Введение, главы 1-2

Главы 3-5

Главы 6-9

10. Преподобный Дорофей и основание Югского монастыря.

Пришла, наконец, пора от следования по берегам Шексны переместиться на берег Волги, правда, несколько выше по ее течению от впадения в нее Шексны, возвратившись при этом в начало XVII века, к временам Великой Смуты.

Схимонах Дорофей был родом из села Нижне-Никульского, что стояло на правом берегу Волги вниз по течению после впадения в нее реки Мологи. Он подвизался в Псково-Печерском монастыре и сподобился дара прозорливости. По этой причине многие приходили к нему за советом. Последнее обстоятельство тяготило подвижника, искавшего безмолвия (как в свое время преподобного Кирилла Белоезерского), и он стал молиться Царице Небесной о том, чтобы Она указала его дальнейший жизненный путь. 5 мая 1615 года старец Дорофей сподобился откровения во время утреннего богослужения. Богоматерь сказала, чтобы он, взявши в монастыре Ее чудотворную икону, именуемую Одигитрией (Путеводительницей) следовал с нею к себе на родину. Обозревая после службы храм, он увидел, что одна из икон сияет неземным светом. Это как раз был образ Божией Матери Одигитрии.

Псково-Печерский монастырь

Тогда старец рассказал обо всем настоятелю игумену Иоакиму. Но тот не поверил, предположив, что Дорофей находится в состоянии обольщения. Скорбя духом, старец стал ночью со слезами молиться Богоматери. Тогда Та Сама явилась Иокиму и укорила его за превратные мысли о подвижнике Дорофее. Утром настоятель, собрав братию монастыря, поведал перед всеми о явлении Божией Матери старцу Дорофею, а потом – и ему. При всех попросил у Дорофея прощения, после чего отслужил молебен перед указанной старцем иконой и дал ему свое настоятельское благословение в путешествие.

3 июня того же 1615 года схимонах Дорофей дошел до места слияния двух речек, называемых Черной и Белой Югой. После их соединения более полноводная река, называвшаяся просто Югой, впадала в Волгу в семи верстах ниже по ее течению от родины Дорофея села Нижне-Никульского.

Решив передохнуть перед последним отрезком своего пути, старец поставил икону на сучья сосны. Он стал после отдыха молиться перед иконой, а потом хотел взять ее, но не смог – она точно приросла к дереву. Принялся молиться усерднее, и тогда икона, как прежде в монастыре, просияла неземным светом, он же явственно услышал голос Царицы Небесной, Которая повелевала не трогать иконы и оставаться впредь на этом самом месте, потому что оно предназначено для основания монастыря.

Схимонах Дорофей перед чудотворной иконой

Тогда старец успокоился, ему полюбилось место, избранное Богоматерью, хотя оно и было заболоченным. Он устроил себе избушку, куда смог уже перенести чудотворную икону, потом, при содействии жителей окрестных сел и деревень, соорудил часовню, где и стала пребывать святыня, от которой происходили многочисленные чудеса.

5 июня 1622 года схимонах Дорофей почил от земных трудов. Священнослужители церкви села Нижне-Никульского, опасаясь оставить святыню без попечения, решили перенести ее к себе. Составили Крестный ход, пришли к часовне, отслужили перед иконой молебен и с должной честью понесли в свой храм.

На утро следующего дня оказалось, что иконы нет в храме. Все были в недоумении. Однако некоторые, помня рассказ старца Дорофея о том, какое чудо произошло от иконы, когда он порывался снять ее с сучьев сосны, побежали в часовню на берег Юги и нашли икону на обычном её месте. Вторично составили Крестный ход, вновь отслужили молебен. Взяли икону и понесли в Нижне-Никульское. Однако на следующее утро прежняя история повторилась. Составили Крестный ход в третий раз, отслужили молебен, но уже не могли взять икону из часовни с ее места – она точно приросла к нему.

При виде столь явного для всех чуда, священнослужители Нижне-Никульского сообщили о нем митрополиту Ростовскому Варлааму. Тот, в свою очередь, – Патриарху Филарету и Царю Михаилу. В Москве обрадовались проявлению Божия благоволения к разоренному Смутой Отечеству. Царь с Патриархом единодушно решили помочь устроению на Юге обители. Выяснив, кому принадлежат те земли, они предлагали выкупить их. Но владельцы, сами желая послужить Царице Небесной от своих имений, отдали эти земли безвозмездно.

Патриарх Филарет преподнес в дар будущей обители напрестольный крест. Митрополит же Ростовский Варлаам снарядил иеромонаха с иноком для основания обители, и те начали свои труды во славу Божию. Их имен не сохранилось, но Богу они известны.

В описанной истории важно то, что в общих чертах повторились события, сопровождавшие основание Успенского Кириллова и Пошехонского Адрианова монастыря. С первым роднит откровение от иконы Божией Матери Одигитрии. Со вторым - невозможность в определенных случаях сдвинуть икону с места.

За три десятка лет слава чудотворной Югской иконы Божией Матери возрастала. Велась книга записи чудес, совершавшихся в обители. Поэтому закономерно, что когда на Рыбную слободу (нынешний Рыбинск) в 1654 году обрушилась эпидемия чумы, по просьбам жителей икона с Юги была принесена сюда, после чего чума прекратилась.

В память об этом избавлении чудотворная икона стала приноситься в Спасо-Преображенский собор Рыбной слободы ежегодно – в пост святых апостолов. В 1701 году этот обычай был узаконен особым указом Царя Петра Алексеевича. В 1771 году по России вновь прокатилась эпидемия чумы. По этому случаю чудотворная Югская икона была принесена в Рыбну вторично – на Крестовоздвиженье. Этот обычай укоренился, а с 1773 года Крестные ходы с чудотворной иконой стали совершаться в Углич, Мышкин, Мологу, а позднее – и в Пошехонье.

11. Введение в Югской Дорофеевой пустыни общежительного устава.

Виднейшие настоятели обители

В 1786 году митрополит Новгородский и С.-Петербургский Гавриил озаботился судьбой Югской обители, имея в виду превращение ее из заштатного монастыря, лишенного государственной поддержки, в монастырь штатный, для чего требовалось введение в нем общежительного устава.

В то время уже прославилась своим благочестием Саровская пустынь Нижегородской губернии, в которой как раз в этом году принял монашеский постриг Прохор Мошнин с именем Серафима. Митрополит Гавриил написал строителю Саровской пустыни иеромонаху Пахомию письмо, в котором просил выделить достойного иеромонаха и с ним одного или двоих помощников для введения в Югской пустыни общежительного устава по образцу Саровской обители.

Саровская пустынь

В тот же год иеромонах Анастасий, иеродиакон Гедеон и монах Дамаскин прибыли из Саровской пустыни на Югу. Не всем из находившихся здесь монахов пришелся по душе строгий общежительный устав Саровской обители. Недовольные ушли в другие монастыри. Зато те, что остались, под мудрым руководством строителя Анастасия в очень непродолжительное время водворили в монастыре образцовое благочиние, что привлекло к нему молитвенников и жертвователей.

Архитектурный ансамбль Югской пустыни стал формироваться по образцу Саровского монастыря. Прообразом Троицкого собора Югской обители стал Успенский собор Саровской пустыни. Здесь и там территория обители ограждалась расположившимися прямоугольником двухэтажными корпусами с кельями; здесь и там над вратами возвышалась колокольня.

Впоследствии строитель Анастасий был переведен в Толгский монастырь под Ярославлем – для введения и здесь общежительного устава по образцу Саровской пустыни, отсюда – с той же целью в Нилову пустынь на озере Селигере, где он и почил от земных трудов в сане архимандрита.

После усерднейших трудов строителя Арсения в 1843 году игуменом Югской обители стал дотоле подвизавшийся в Брянской Белобережской пустыни Варфоломей (происходивший из дворян Брацлавской губернии). Когда он, обдумывая просьбу архиепископа Ярославского и Ростовского Филарета (Амфитеатрова), не так давно причисленного к лику святых, перейти на Югу, пребывал в сомнениях, близкий ему по духу архимандрит Игнатий (Брянчанинов), имение родителей которого находилось неподалеку от Комельского Корнилиева монастыря, откуда три века назад пришли старцы Адриан и Леонид, писал:

- Южская пустыня есть один из лучших общежительных монастырей российского севера, - если не наилучший. По ее средствам она может содержать до двухсот человек братии; отстроена прекрасно; церкви в ней благолепно украшены; стоит на красивом месте, в здоровом климате. Не достает в ней порядка: ибо нет искусного настоятеля.

Наконец, игумен Варфоломей согласился перевестись на Югу, после чего обитель еще более преобразилась. Русский писатель-классик Иван Сергеевич Аксаков, побывавший в Югском монастыре в 1849 году, оставил после этого посещения воспоминания, где сказано:

- Порядок и благочиние всюду. …Все братия имеют какое-нибудь определенное занятие на пользу монастыря, который довольно богат своей казной, зато и отстроился в последние 15 лет очень изящно и богато. Устава никакого нет, кроме общего, существующего для всех церквей, с тою разницею, что здесь он с большею строгостью соблюдается. Например, обыкновенная всенощная продолжается там 6 часов сряду. Игумен здесь очень строг и не позволяет выкинуть ни полстрочки. Вы не увидите здесь ни жирных монахов, ни суетни в церкви. …Отстоявши обедню, я вместе со всеми гостями мужчинами приглашен был к игумену, отцу Варфоломею… За трапезой царствует совершенное молчание, никто не смеет говорить, никто не приступает к пище прежде игумена, который крестится и подает взгляд перед каждым блюдом. Во время обеда читается с кафедры что-нибудь из священных книг. Едят медленно, без жадности. Впрочем, обед был хоть куда. После обеда довольно продолжительный молебен; затем игумен опять позвал к себе, подарил образок Югской иконы Божией Матери, несколько просфор, разные изделия монастырского токарного ремесла и отпустил нас…

Когда игумен Варфоломей преставился в 1862 году, известный по всей России проповедник настоятель рыбинского Спасо-Преображенского собора протоиерей Родион Путятин в своем надгробном слове сказал:

- Напоминать ли теперь вам о том, что виновником этого её (т.е. обители – С.К.) благосостояния преимущественно сей, ныне почивший, настоятель, раб Божий, игумен Варфоломей? И кто же этого не знает, или кто же может в этом усомниться?

Если вспомнить высокую оценку Югского монастыря, данную святителем Игнатием (Брянчаниновым) в письме будущему ее настоятелю игумену Варфоломею, можно только догадываться, какая строгость порядков водворилась здесь при последнем. Приведем еще слова из надгробного поучения отца Родиона:

- Чем он мог дать ей настоящее ее благосостояние?

На это стоит обратить внимание.

Ничем другим, слушатели, как введением строгого и точного исполнения в ней устава монастырского. И как он это сделал? По данной ему власти, он был в собственном смысле настоятелем монастыря, а по жизни своей он был живою книгою устава монастырского. Не отступая сам, в образе жизни и делах благочестия, от устава монастырского, он делал этим то, что и никто из монашествующих не отступал от этого устава. Слабы там наставления наставников, начальников, настоятелей и отцов, где они собственным их примером не подтверждаются. Наставления ведут, а примеры влекут. Где же покойный настоятель не мог, не в силах был наставлять и заставлять всех своим примером жить и действовать по уставу монастырскому, там он настаивал, требовал того своею властию настоятельскою. Настоятелю нельзя быть без настоятельской строгости, без законного настояния, и даже нельзя ему иногда иных оставлять и без положенного наказания.

Хорошим вредит, кто худых щадит…

Следствием строгого и точного здесь исполнения устава монастырского было то, что сия обитель сделалась монастырем русским, строго православным. А могло ли это укрыться от наших православных, всегда чутких и внимательных к православию? И вот, стали православные отовсюду стекаться в сию обитель во множестве, чтобы насладиться здесь своею любимою пищею — православием, чтобы подышать здесь своим родным воздухом — православным.

И расцвела пустыня бесплодная, и устроилась, и украсилась, и стала чашею полною, и явилось в ней обилие всего, и открылось у ней довольство для всех…

Братия святой обители! Настоятель ваш, кончив свое дело, почил от трудов своих и более уже не будет действовать среди вас. Но жив пред нами образ его жизни и действия, жив у вас и устав, по которому он жил и действовал. Держитесь, же, как было при нем, во всем устава, но не руками только держитесь, а и умом, не устами только, а и сердцем, не в церкви только, за службами, но и в келлиях, при всяком случае, не пред людьми только, но и пред Богом, и не из видов человеческих, но ради славы обители своей и ради спасения своей души, — и будет обитель ваша не только полною чашею утешений временных, но и чашею, черпающею вам радость вечную, ее же, молитвами Царицы Небесныя, да сподобит Господь и приснопамятного, достоблаженного настоятеля вашего, игумена Варфоломея. Аминь.

Протоиерей Родион Путятин
 

После кончины игумена Варфоломея в 1862 году настоятелем монастыря стал архимандрит Поликарп, в прошлом – руководитель русской духовной миссии в Китае. По возвращении в Россию, ему предлагалось архиерейское служение, но архимандрит Поликарп предпочел поселиться в Югской Дорофеевой пустыни в качестве обыкновенного священно-инока. По кончине игумена Варфоломея он был единодушно избран братией обители настоятелем, и с полной отдачей управлял ею до кончины, последовавшей в 1894 году.

12. Подвижник Адриан Югский.

В 1851 году из Пошехонского Успенского Адрианова монастыря был переведен в Югский монастырь иеромонах Адриан, объявленный в прежнем месте своего послушания помешанным умом. Был он родом из села Семеновского Пошехонского уезда, из семьи дьякона. Окончив Пошехонское духовное училище, он поступил в Ярославскую семинарию, по выходе из которой стал послушником Адрианова монастыря. Через 5 лет он был пострижен в монахи, а вскоре после этого удостоился сана иеродиакона, затем – иеромонаха (в 1826 г.). Уже в 1831 году Адриан стал казначеем обители.

Эта должность не была по сердцу ревностному священно-иноку, потому что предполагала слишком много житейских попечений, а его душа жаждала молитвы. Тогда иеромонах Адриан стал юродствовать. В 1832 году игумен Пошехонского монастыря Рафаил подал в консисторию официальный рапорт, где утверждалось, что казначей Адриан сошел с ума. Вскоре, правда, игумен официально же объявил, что болезнь оставила отца Адриана.

Вопреки указанному мнению настоятеля, вопреки всяким слухам, многие искали духовного назидания со стороны иеромонаха Адриана. В том же 1832 г. с ним произошел необычный случай. Трое суток он стоял неподвижно, точно окаменевший или изумленный, в своей келье, запертой изнутри. Насельники обители могли это видеть, но потревожить подвижника не решались. После того случая отец Адриан внутренне изменился и решительнее стал юродствовать.

Каждый час днем и ночью он взбирался на колокольню, чтобы ударять часы. Перестал ходить в общую трапезу и питался только сухарями и водой. Зимой и летом стал ходить босой. Когда вставал на молитву в зимнее время не в храме и не в келье, то имел обыкновение не прекращать ее до тех пор, пока снег под его ногами не растаивал до самой земли. Босой ходил зимой за 10 верст в город Пошехонье.

Весьма многие свидетельствовали, что отец Адриан сподобился от Бога дара прозорливости. Он вел обширную переписку. Ответы на вопросы и советы старца отличались лаконичностью и остроумием. Когда некто из крестьян выкупился у своего помещика на свободу, отец Адриан вместо всяких поздравлений написал ему: «Счастье выкупа гласит: из дворянския б неволи покориться б Божией воле». Когда сообщали о бедствиях, эпидемиях, ответы старца некоторых приводили в недоумение. Приводится выдержка из адресованного отцу Адриану письма: «Батюшка! Мы как ударом грома поражены внезапным посещением Божиим». На это старец ответил: «Возблагодарим Господа за таковое Его к нам, недостойным, милосердие». На другого рода жалобы по поводу эпидемии отец Адриан ответил: «Доколе гром не грянет, я, бессовестный, перекреститься не захочу». Когда жаловались на горечь страданий, старец отвечал: «Се, ныне время благоприятное, се, ныне день спасения».

Вокруг иеромонаха Адриана постепенно сплотилась дружная община из девиц и вдов, которая жила в соответствии с его наставлениями и находилась у него в послушании. Располагалась она в городке Пошехонье. Здесь можно увидеть параллель с жизнью Дивеевской общины, руководимой преподобным Серафимом Саровским.

После игумена Рафаила настоятелем Пошехонского монастыря стал Сергий. Сначала он относился к отцу Адриану просто с подозрением, впоследствии же стал его открыто притеснять. Когда слух об этих скорбных обстоятельствах достиг игумена Югского монастыря Варфоломея, последний предложил старцу перевестись на Югу.

Игумен Варфоломей так писал:

- Возлюбленный о Господе, во иеромонасех, отец Адриан! Возмогай о Господе! Вы находитесь в скорби. Не отчаявайтесь, возлюбленный! Вы врачевали посещающих обитель вашу, а ныне, как слышу, упали сами духом. Все сие, попущением Божиим от врага душ наших, для испытания вашей веры и любви ко Господу, наведено на вас. Живя столько лет в обители преподобного Адриана, призывайте его на помощь, а паче Пресвятую Богородицу и Заступницу нашу… И паки прошу: терпи, брате. Аще всё сие претерпиши, то радуйся, яко мзда твоя многа на небесех. Жившему столько лет в обители Адриановой и принесшему столько пользы советую потерпеть, все пройдет. После бури будет и погода. Молю Бога, да укрепит вас Своею благодатью.

Заметим здесь, что старец Адриан, прозванный впоследствии Югским, так почитавший своего небесного покровителя преподобномученика Адриана Пошехонского, повторил, пусть и не до смертоубийства, самую тяжкую часть жизненного пути последнего, а именно, - козни лжебратии. В одном из писем игумену Югскому Варфоломею старец, на вопрос последнего о причинах гонения, ответил кратко и безыскусно:

- Начальникова на меня сильнейшая (скрытная, притом) зависть и ненависть - за то, что меня ищут, уважают, доверяют, пользуются советами, и почему я получаемые мною подаяния не сам к нему приношу, а через заслуживающего доверия посылаю.

Игумен Варфоломей устроил все формальности, и отец Адриан был принят в число братии Югского монастыря, в больницу, потому что был уже слаб здоровьем. С переводом сюда старец ожил и усугубил свои молитвенные и пастырские подвиги. Община девиц и вдов из Пошехонья переселилась поближе к нему – в город Мологу.

Молога, Богоявленский собор

Старец Адриан имел в мыслях ту же сокровенную картину Царства Божия, что три с половиной столетия назад иконописец Дионисий. Только выражал эту картину не красками, а словами, так назидая общину девиц и вдов:

- …связав самих себя любовию Божиею и смирением, утверждайтесь между собою в единодушии и единомыслии. Таковое-то житие всех о имени Христове собранных, хотя бы и от разных народов и стран они связуемы были, в такой любви, яко всем быти едину телу, друг другу же – уди (помогатели, советники) для всех вообще имуще главу Христа и всем горящим любовию к Богу и своему по Бозе отцу…

Надмирный образ Царства Божия пленял русских людей, понуждая их трудиться над совершенствованием своего духа, иногда с преодолением пределов человеческого естества.

Жизнь в Югской обители была для старца Адриана непрестанным служением Богу и ближним. Отстояв утреннее богослужение в храме, он являлся в гостиницу, где до самого вечера принимал посетителей, а ночью отвечал на множество приходивших ему писем. Один из паломников так описывал обычный день жизни старца:

- …отец Адриан большую часть суток занимался богомольцами, а собой – ничего, или почти ничего. Для душевного их назидания старец приносил ум, знания, искусство преподавания, время, отдых, стол; для себя же оставлял сухари, размоченные в воде, рваную одежду, дырявые сапоги и ужасающую цифру земных поклонов…

Узнав через откровение о приближении своей кончины, старец прекратил прием посетителей, а с 20 июля 1853 г. перестал отвечать на письма, всецело сосредоточившись на молитве. В тот день он написал в прощальной записке для своей Мологской общины: «Последни времена: сражайся и молись. Жених к тебе грядет – во одр свой не ложись». С того дня отец Адриан не вкушал никакой пищи и не ложился в постель – если задремывал, то стоя или сидя. 1 августа старец прочитал молитву на исход своей души из тела, после чего сказал своему келейнику: «О! как я по милосердию Царицы Небесныя, недостойный, был Ею утешен. Она, Царица Небесная, удостоила меня посещением». На вопрос келейника, одна Она была или с кем-то еще, отец Адриан ответил: «Не одна, а со многими», после чего замолчал. Молитвенный подвиг старца продолжался до 7 августа. В этот день за полчаса до кончины он лег на постель и сложил руки крестообразно. Уста его едва заметно двигались до самого момента разлучения души с телом. Погребен был иеромонах Адриан, подвижник Югский, с правой стороны паперти собора Живоначальной Троицы. Теперь здесь плещутся мутные воды Рыбинского водохранилища.

13. Салтыков-Щедрин и его «Пошехонская старина»

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, о котором мы уже упоминали в предисловии, наиболее известный как создатель нарочито гротескных образов и ситуаций, о последнем своем опыте литературного творчества – «Пошехонской старине» - писал в одной из последних ее глав следующее:

- На склоне лет охота к преувеличениям пропадает и является непреодолимое желание высказать правду, одну только правду. Решившись восстановить картину прошлого, еще столь недалекого, но уже с каждым днем более и более утопающего в пучине забвения, я взялся за перо не с тем, чтобы полемизировать, а с тем, чтобы свидетельствовать истину. Да и нет никакой цели подрывать то, что уже само в силу общего исторического закона подорвано.

Действительно, в «Пошехонской старине» ушедшая эпоха крепостного права предстает не только в мрачных тонах – повествователь позволяет играть ей всей гаммой света и цвета, чувств и настроений. Стремясь выделить в ней типическое, своего рода господствующий тон, писатель то и дело добавляет нечто незаурядное, притом такое, чего нарочно не выдумать. От этого общая картина обретает завершенность.

Сначала предстает жизнь помещичьей усадьбы с психологическими портретами дворян, крестьян и дворовых. Описаны взаимоотношения с соседями, властями. Затем действие распространяется на богатое торговое село, на город Рыбинск, наконец, - на Москву.

Мы остановимся на описании жизни торгового села, где действие крепостного права имело приглушенный характер и вместе – заметнее были ростки новых отношений, основанных не на долге, а на выгоде. Резко бросается в глаза, что именно торговое село вызывает у повествователя минимум положительных эмоций. Позволим себе привести здесь довольно большой отрывок о жизни села Заболотья. Здесь обитало достаточное количество «богатеев», делавших обороты на десятки тысяч рублей, некоторые даже имели свои лавки в Москве.

- Но большинство крестьян было бедное, существовало впроголодь, ютилось в ветхих, еле живых клетушках и всецело находилось под пятой у богатеев. Однако ж даже самая, что называется, гольтепа вытягивалась в струну, чтобы форснуть, и пуще глаза хранила синие кафтаны для мужчин и штофные телогреи для женщин. В праздник трудно было даже отличить богатого от бедного.

Главным занятием сельчан был трактирный промысел. Большинство молодых людей почти с отроческих лет покидало родной кров и нанималось в услужение по трактирам в городах и преимущественно в Москве…

В побывку домой приходили отчасти летом в сенокос, отчасти в рождественский мясоед, когда играются свадьбы. Дома оставались только старики и женский пол. Трактирная сутолока изнуряла и развращала молодых людей. Редко можно было встретить между ними красивых и сильных; большинство было испитое, слабосильное, худосочное. В особенности поражали испорченные зубы («от чаев, да от сахаров, да от трубочек!» – говорили старики), так что это нередко даже служило препятствием при отправлении рекрутской повинности. Но промысел установился так прочно, что поправить дело не было возможности. Иначе остановились бы оброки.

Зато сельские женщины в большинстве были красивы. Свободные от тяжелых крестьянских работ, дебелые, рослые, они скорее напоминали собой городских мещанок, нежели сельских обывательниц. Лица их, впрочем, значительно портило употребление белил и румян, а также совсем черные зубы, в подражание городским купчихам, у которых в то время была такая мода. О целомудрии заболотских женщин ходили неодобрительные слухи, объясняемые, впрочем, постоянным отсутствием мужей и любострастием стариков, тоже проведших молодость среди трактирной сутолоки и потому не особенно щекотливых в нравственном смысле. Нередко между отцами и сыновьями доходило до громких ссор, кончавшихся, однако ж, всегда одинаково: молодого человека призывали в вотчинную контору и в присутствии отца стегали…

Праздники происходили в Заболотье особенно нарядно. С первым ударом большого колокола в селе начиналось движение, и по площади проходили целые вереницы разряженных прихожан по направлению к церкви. Я любил смотреть на это зрелище и всегда подбегал к решетке, отделявшей наш палисадник от площади. Сперва шли старики и вообще мужской пол, в синих праздничных кафтанах; за ними, поодаль, следовали женщины, в малиновых шелковых сарафанах и телогреях. Около них шныряли подростки. В церкви этот люд располагался так: мужской пол занимал правую сторону; женский – левую. Мальчишки забирались вперед, а девочек загоняли назад.

Священников было трое, и все «ученые», кончившие курс в семинариях, не так как в Малиновце, где отец Иван вышел в попы из причетников. Кроме того, было два дьякона и шестеро причетников. Всему причту была отведена под усадьбы, возле церкви, особая слобода, которая так и называлась «Поповское». Жили они чисто и зажиточно, никакой земледельческой работой лично не занимались; некоторые держали работников, а большинство отдавало свои земельные участки в кортому крестьянам. Доход с прихожан вполне обеспечивал их; к тому же у церкви был и довольно значительный капитал, проценты с которого тоже делились между священно-церковнослужителями. Этого было настолько достаточно, что пособия от казны заболотскому причту не полагалось, как, например, малиновецкому.

Тем не менее, попы часто между собой сварились и завидовали друг другу, так как приходы никак нельзя было поделить с математическою точностью. Обыкновенно и тут следовали той же методе, какая существовала при разделе имений вообще. Делили сначала богатые дворы, потом средние и, наконец, бедные, распространяя этот порядок не только на село, но и на деревни, так что во всякой деревне у каждого попа были свои прихожане. А так как деревни были по большей части мелкие, то иногда приходилось из-за одного или двоих прихожан идти пешком за семь или более верст. Несмотря, однако ж, на все старания поравнять приходы, случалось, что один богатей давал за славление четвертак, а соответствующий, в приходе другого попа, за то же самое давал двугривенный. Вот это-то и служило яблоком раздора.

Вообще, я должен сказать, что алчность между заболотским церковным людом, несмотря на относительную обеспеченность, была развита гораздо сильнее, нежели в Малиновце. Причетники, впрочем, и в Заболотье были довольно бедны и постоянно подозревали попов в утайке общих доходов, особливо во время славления. Плату, например, за свадьбу нельзя было утаить, потому что размер ее уславливался зараньше и гласно; но при славлении монету клали в руку священнику, который и опускал ее прямо в карман. Это мучительно терзало причетнические сердца. Поп мог отлучиться на минуту и переложить деньги в сапог – мало ли на какие хитрости можно подняться! Однажды был такой случай, что, выйдя из деревни, причетники и дьякон, давно подозревавшие попа в утайках, прямо потребовали, чтоб последний выворотил карманы. И когда в карманах, по их мнению, оказалось маловато, то они, не много задумываясь, повалили попа на землю, сняли с него сапоги и произвели тщательный обыск. К сожалению, они оказались правы и в наказание отняли у священника найденную в сапогах сумму. Разумеется, виноватый не жаловался.

Гнетущее впечатление оставляет глава под названием «Образцовый хозяин». Здесь описаны трудовые будни семьи многодетных помещиков. Глава семейства в летнее время в 4 утра бывал уже на ногах, чтобы контролировать работы своих крепостных. Заканчивался его трудовой день с заходом солнца. Крестьяне работали на барщине шесть дней в неделю. В седьмой им было велено ходить в церковь, после чего остаток дня можно было потратить на себя. В летнее время печи разрешалось топить только раз в неделю – чтобы не тратить драгоценного времени, по праву принадлежавшего помещику, на ежедневное приготовление пищи. За нарушения помещик наказывал ударами плети. При таком порядке небольшое имение приносило хороший доход. Все дети получили достойное образование и приданое.

Когда пришла реформа, всё резко изменилось. Предоставим слово повествователю:

- В 1865 году мне пришлось побывать в нашем захолустье. В один из небольших церковных праздников отправился я к обедне в тот самый приход, к которому принадлежали и Пустотеловы. Церковь была совершенно пуста; кроме церковного причта да старосты, я заметил только двух богомольцев, стоявших на небольшом возвышении, обтянутом потемневшим и продырявленным красным сукном. То были старики Пустотеловы.

После обедни я подошел к ним и удивился перемене, которая произошла в Арсении Потапыче в каких-нибудь два-три года. Правая нога почти совсем отнялась, так что Филанида Протасьевна вынуждена была беспрестанно поддерживать его за локоть; язык заплетался, глаза смотрели мутно, слух притупился. Несмотря на то, что день только что начался, от него уж слышался запах водки.

– Арсений Потапыч! Филанида Протасьевна! наконец-то случай нас свел! – приветствовал я знакомых.

Филанида Протасьевна, увидевшись со мной, молча указала на мужа и заплакала, но он, по-видимому, не узнал меня. Неподвижно уставив вперед мутные глаза, он, казалось, вглядывался в какой-то призрак, который ежеминутно угнетал его мысль.

– Арсюша! старый знакомый с тобой говорит! – крикнула ему в ухо жена.

Он медленно повернул голову в мою сторону и чуть слышно, коснеющим языком, пролепетал:

– У-ми-рать…

Приведенный отрывок хорош тем, что раскрывает одну из причин антирелигиозных настроений в крестьянстве. Привыкшие ходить на церковные службы из-под палки, но вдруг получившие свободу, крестьяне отвернулись от церкви, точно от необходимого дополнения к изнурительной барщине.

Мы привели в нашем повествовании два отрывка из «Пошехонской старины», дабы картина эпохи в ее приложении к определенной местности не была лишена целостности. Это фон, на котором совершались деяния подвижников, лучших сынов русского народа. Тщательно выписанный классиком он не только не умаляет их подвигов, но и делает их, в силу контраста с окружающей средой, более отчетливыми и выразительными.

14. Старец Петр и Рыбинский Софийский монастырь

Незадолго до кончины старец Адриан, собрав у себя сестер общины, сказал им: «Угличский старец будет лучшим, чем я, грешный, наставником для вас и устроителем дел ваших; через него Господь явит вам Свою великую и богатую милость». Речь шла об юродствовавшем священнике Петре Томаницком.

Судьба этого человека несколько напоминала судьбу самого иеромонаха Адриана. По окончании Ярославской духовной семинарии он, будучи уже женатым, получил приход в Иерусалимской слободе под Угличем. В служении Богу был ревностен, за что и снискал вражду причта, привыкшего к вольготной жизни.

Причетники клеветали на своего настоятеля начальству, объявили его помешанным и добились помещения в лечебницу для умалишенных. Отец Петр все клеветы, поношения, даже избиения переносил безропотно.

В жизнеописании отца Петра присутствует случай, роднящий его с преподобномучеником Адрианом Пошехонским. Однажды служивший с ним дьякон, притворился, будто раскаивается в своем грубом отношении к настоятелю, особенно в его избиениях. Ради замирения дьякон пригласил его в гости и поставил выпить… отравленного вина. Отец Петр предложил, чтобы хозяин сам прежде отведал. Дьякон испугался. Тогда священник перекрестил вино и со словами «аще и что смертно испиют, не вредит их» (Мк. 16, 18) выпил. После этого отец Петр заболел. Его запретили в служении, и стал он жить просто частным человеком в своей Иерусалимской слободе. Господь же призрел на смирение раба Своего, и наградил его даром прозорливости. Сначала отец Петр обличал явно беззакония людей, в том числе, облеченных властью, за что был жестоко избиваем, а потом помещаем в лечебницу для умалишенных. Потом свои речи стал облекать в загадки. Со временем его дар прозорливости стал известен в округе, и многие приходили к нему как безмездному врачу душ человеческих.

Когда в 1853 году сестры общины, руководимой прежде старцем Адрианом, пришли к отцу Петру и рассказали о воле почившего, тот ответил: «о-хо-хо, какую груду камней оставил мне отец Адриан». Так изначально Пошехонская община перебралась из Мологи в Углич.

В 1858 году прибыла к старцу Петру за духовным советом игуменья Кашинского Сретенского женского монастыря Антония. При беседе присутствовали сестры Пошехонской общины. Неожиданно для всех отец Петр сказал игуменьи: «Поезжай в Рыбну монастырь строить». На следующий день она была в Рыбинске с благословением хлопотать об устройстве обители.

По молитвам старца Петра дело спорилось, так что уже в 1860 году последовало Высочайшее утверждение Святейшего Синода об устроении в Рыбинске общежительного женского монастыря во имя Софии Премудрости Божией.

Старец Петр Томаницкий преставился 3 сентября 1866 года. Из-за огромного стечения народа к почившему и ради получения официального разрешения на его погребение в Рыбинске (в соответствии с волей отца Петра), отпевание состоялось только на шестой день. А на седьмой тело старца было перевезено в Рыбинск. Тысячи людей могли убедиться в том, что оно не имело никаких признаков тления. Жители Иерусалимской слободы не позволили везти гроб на лошадях – они несли его на руках.

По пути следования из Углича в Рыбинск, составляющего около 70 верст, подле каждой сельской церкви совершались остановки и служились панихиды. В Рыбинске все городское духовенство вышло встречать старца Петра Крестным ходом. Уже помянутый нами настоятель рыбинского Спасо-Преображенского собора протоиерей Родион Путятин сказал по случаю кончины праведника следующее:

- Отец Петр был одарен прозорливою дальновидностию; он знал, что кому сказать; знал, когда пред кем ему молчать; когда и при ком ему говорить; и потому-то он и молчанием своим говорил поучение; и отказом своим давал вразумление. При такой прозорливой дальновидности он всегда, можно сказать, днем и ночью, имел в мыслях одно, чтобы всякого приходящего чему-нибудь научить, чем-нибудь вразумить, как-нибудь и чем-нибудь утешить, успокоить. Оттого-то он мало говорил, а больше молчал, слушая и обдумывая. Дальновидных людей на свете немало; но те, далеко видящие, смотрят вдаль для того, чтобы как-нибудь поскорее, прежде других себе что получить, себе приобресть, для себя чем воспользоваться, завладеть. А покойный отец Петр, забывая себя и все, зорко всматривался во все, крепко вслушивался всегда для того только, чтобы другим что понужнее, пополезнее сказать, других повернее как вразумить, наставить, поскорее утешить, получше успокоить. Да! Своим забвением себя для других, своею небрежностию к себе ради ближних, - вот чем он, при своей дальновидности, всех к себе располагал, привлекал, верить в себя заставлял.

Старец Петр был погребен в притворе Софийского собора того монастыря, за который пролил столько молитвенных слез.

15. Монахиня Сергия и основание Леушинского монастыря

Первая настоятельница Леушинского Иоанно-Предтеченского монастыря монахиня Сергия (в миру Анастасия) была родом из крестьянской семьи села Щетинского Пошехонского уезда Ярославской губернии, которое располагалось в 15-ти верстах от будущей обители. Ее родители были бедны, а помещики Нефедьевы, владевшие селом, бездетны. Зная добрый нрав крестьян Серединых, они решили удочерить Анастасию. С согласия родителей девочка воспитывалась в их доме.

Когда ей исполнилось 17 лет, и Нефедьевы уже подумывали о ее замужестве, пришла эпидемия холеры (та самая, что задержала поэта А.С. Пушкина в селе Болдине и благодаря которой укоренилось понятие «Болдинская осень» в качестве времени плодотворнейшего творческого вдохновения). Нефедьевы скоропостижно скончались. То ли они не успели формально удочерить Анастасию, то ли их родственники скрыли документы, чтобы не оставлять ей наследства Нефедьевых, - как бы то ни было, Анастасия осталась, по сути, сиротой. К крестьянскому труду она не была приучена, зато имела приличествующее дворянской дочери образование. Она стала странницей, ходила на поклонение киевским святыням, пока не прибилась к общине, основанной старцем Адрианом. Вместе с другими сестрами она жила и трудилась сначала в Мологе, потом – в Угличе, и, наконец, - в Рыбинске, получив в постриге (в 1866 году) имя Сергии.

Рыбинский Софийский монастырь

За год до своей кончины, в 1865 году, старец Петр, призвав ее к себе, сказал следующее: Ну что, большая голова, матушка, матушка! А каково-то матушке? Ведь я церковь-то поставил деревянную не добре дорого, только десять лет строил, а теперь можно назвать и Феофанов (Богоявленский) монастырь. Я за перевозы-то гривенник дал. А ты… ты в моем-то и пребывай на покое, подле меня будешь жить.

После этого она отправилась повидать родную сестру и племянников, живших в селе Щетинском. По приезде сюда решила наведаться в село Леушино посмотреть недавно построенный помещиками Каргопольцевыми деревянный храм во имя Иоанна Крестителя. Это место ей приглянулось, и явился помысел устроить здесь обитель. Купец из Санкт-Петербурга Максимов купил землю для будущего монастыря, а монахиня Сергия убедила располагавшуюся неподалеку общину девиц перейти на жительство в Леушино.

По прошествии девяти лет от памятного разговора с отцом Петром монахиня Сергия, после согласования ее кандидатуры с Ярославским епархиальным начальством, была назначена настоятельницей официально учреждаемой Леушинской Иоанно-Предтеченской общины Новгородской губернии. Когда монахине Сергии стали сдавать в Леушине приходскую кассу, она обратила внимание на завернутый в бумажку гривенник. Ей рассказали, что когда собирали деньги на строительство храма, сборщица пришла в Углич к отцу Петру с просьбой молитвы о новоустрояемом храме. Тогда отец Петр дал этот гривенник, благословил сборщицу и дело, ради которого та трудилась, гривенник же приказал хранить особо в церковной кружке.

Сбылось предсказание отца Петра и о покое монахини Сергии близ него. Потому что через два года настоятельства в Леушине она вернулась в недавно построенный Рыбинский Софийский монастырь, где уже покоился старец.

Монахиня Сергия отличалась кротостью и незлобием. Леушинские насельницы, которых было уже более сорока, подстрекаемые купцами Максимовыми, собственниками усадьбы, перестали ее слушаться. Поэтому управление сделалось невозможным. По возвращении в Софийский монастырь монахиня Сергия наложила на себя на два года обет молчания, непрестанно молясь об устройстве оставленной ею Леушинской общины. Так она мирно прожила до своей кончины, и была погребена в Софийской обители.

После монахини Сергии начальницей Леушинской общины была назначена монахиня Леонтия из Горицкого монастыря. Она управляла здесь четыре года, построила домовую церковь, однако по причине строптивости сестер, которая подогревалась все теми же Максимовыми, вынуждена была просить отставления от должности.

Священник Сергий Карамышев

Всего просмотров: 2673

Оставлено комментариев: 0

Понравилось: 4