Державный путь
Человек создан разумным. Поэтому всякая деятельность его призвана быть осмысленной, тем паче – высочайшая разновидность человеческой активности, именуемая богослужением. Высочайшей мы по праву ее именуем, поскольку распространяется она не только на этот, но и на грядущий век.
Там, в вечном Царстве Божием, многие земные вещи, такие, как знание или время, упразднятся (1 Кор. 13, 8; Откр. 10, 6). Богослужение же останется.
Нынешнее земное православное богослужение составлено по образцу небесного, ангельского, описание которого содержится, например, в Откровении Иоанна Богослова. Поэтому вникать в его смысл – значит вникать в жизнь будущего века. Соответственно, и пренебрежение его смыслом есть пренебрежение собственным будущим.
Верхом легкомыслия было бы ожидать, что вникать в жизнь будущего века – простая задача. Поэтому ко всякому богослужению нужно относиться как к величайшему и напряженнейшему труду, который, однако же, просвещает разум и душу, обогащая последнюю терпением, рассуждением, верой, надеждой, любовью – одним словом: всеми добродетелями.
Если мы тяготимся службой по причине собственных косности, лени, рассеянности, то следует все-таки перебарывать совокупность неприязненных чувств, подстраивать себя под богослужение, поднимаясь духом до его вышеестественного уровня; а не уродовать службу в своем извращенном восприятии, пытаясь вместить ее в прокрустово ложе собственных греховности и скудоумия.
Из Белоруссии приходят сведения о соблазне, которому подвергаются там православные через прозелитизм папистов. Те предлагают своего рода экспресс-богослужение, по внешности вроде как православное, но во много крат сокращенное, вычищенное от благодати Божией, да к тому же требующее поклонения папе как непогрешимому в вопросах вероучения существу. Таким образом, предлагается только форма, притом, изуродованная, а самое главное – лишенная содержания.
В самой России, этой цитадели Православия, нет-нет, да и появляются разного рода модернисты, коверкающие богослужебный строй Церкви ради того, чтобы снискать себе популярность в определенных кругах.
Когда утрачивается понимание богослужения, из него уходит жизнь. Уходит она также из священнослужителей, которые постепенно превращаются из совершителей божественных тайн в актеров, занятых не столько постоянной актуализацией живой связи с Вечностью – сколько заботой о впечатлении, какое они производят на людей. Из ангелов, вестников божественных тайн, они превращаются в пресмыкающихся, что упражняются лишь в потакании людским страстишкам, силясь придать им благообразную наружность.
Такое кривляние несет богослужению гибель. Служитель-артист не разум свой исправляет перед Богом, не совесть свою испытывает, а слишком часто глядится в зеркало, слишком много любуется собой, слишком хочется ему выделиться из ряда иных служителей как человеку выдающемуся. Здесь мы имеем полную панораму грехопадения, состоящую, по Иоанну Богослову, из «похоти плоти, похоти очей и гордости житейской» (1 Ин. 2, 16).
Таковой служитель внимание народа Божия переключает с Творца на собственную персону, доходя в своем часто бессознательном богоборчестве до постоянного хищения божественной славы. Он желает, чтобы миряне и подчиненные клирики не столько Христа-Жизнодавца прославляли, сколько его греховное ничтожество.
Не ко Христу таковые людей ведут, но к себе, устраивая на их пути тупик или пропасть, которые будут препятствовать духовному восхождению и способствовать погибели.
Будучи облечены в овечьи одежды, они говорят ласково, покуда им не перечат. Стоит же сказать что-либо вопреки, тотчас воспламеняются гневом. Потому и служение их исполнено гнева и неприятно Богу. Первоначальный смысл его все более утрачивается, заменяясь лицедейством.
Потому крайне важно как для служителей, так и для мирян, понуждать себя к величайшей степени внимания при богослужении, к глубокому благоговению, к желанию приближаться непрестанно к постижению тайн, скрытых в службе.
Невозможно сказать о богослужении лучше, чем это сделано праведным отцом Иоанном Кронштадтским: «Где я стою? На небеси, ибо вижу пред собой престол Божий. Где я стою? Не на Голгофе ли? ибо вижу пред собой распятого за грехи мира Сына Божия воплотившегося, пострадавшего и умершего ради крайней благости. Где я стою? Не в Сионской ли горнице с апостолами Спасителя моего? ибо вижу пред собой совершающуюся Тайную вечерю, слышу таинственные, проникнутые безмерною любовью к погибающему миру, слова - (ибо в лице апостолов они сказаны всему миру): - приимите, ядите, сие есть Тело Мое; и: пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя Нового Завета, и прочее (Мф. 26. 26-28). Где я стою? Не при Кресте ли умирающего за грехи мира Господа моего, ибо вижу книгу Завета или последнего завещания Его верующим; сия заповедаю вам, да любите друг друга, яко же возлюбих вы, да и вы любите себе (Ин. 13.34)».
И далее этот же святой говорит: «Церковь есть воистину небо, особенно алтарь, и священник должен в алтаре оставить всякое земное пожелание, которое убивает в нем жизнь духа и отрывает от Христа, от благодати Его, от дела Его спасения, от всего домостроительства Его, от любви к Нему и к спасаемому Им человечеству».
Восприятие каждого богослужения неповторимо. Пусть в службах много повторяющегося, но душа христианина всякий раз иная, и всякий раз одни и те же слова ложатся в нее по-новому. Если почитать справедливым, что нельзя в одну бездушную реку войти дважды, тем паче будет истиной, когда речь идет о богослужении, об этой полноводной реке божественной благодати.
Источник понимания богослужения – страх Божий. Можно нахватать и даже наизусть запомнить массу теоретических знаний о службе. При этом они останутся достоянием лишь рассудка, не проникая в глубину души, не преображая последней. С другой стороны, можно проникнуться страхом Божиим, ясным осознанием того, что вырвавшись из современного, до глубин своих пронизанного грехом, мира, мы недостойны и в храм-то Божий войти. Если развернуть перед совестью каждого те строгие прещения, что запечатлены в Правилах святых апостолов, в постановлениях Вселенских и поместных соборов минувших веков, мало найдется тех, что скажут: кажется, я могу здесь стоять.
Не имея добродетелей, что были присущи христианам иных эпох, мы должны прорываться к заоблачным высотам богообщения не мудрствованиями своими, а лишь непрестанным покаянием и смирением, по слову преподобного Силуана Афонсокого: держать ум свой во аде и не отчаиваться.
Только тогда ужас от присутствия нашего окаянства пред очами всесильного, всеведущего, пронзающего наш мрак Своей высочайшей и непостижимой любовью Бога может нас возвести на некую ступень понимания божественной службы.
Так для чего же все-таки, несмотря на тяжесть задачи, христианину необходимо понимать богослужение? Для попаления грехов своих в самом их зародыше, для просвещения ума и сердца, что делает нашу жизнь осмысленной, радостной и вдохновенной. Для живого общения с Богом и святыми, для непрестанного стяжания Духа Святого Божия.
Священник Сергий Карамышев
Всего просмотров: 1406
Оставлено комментариев: 0
