«…ОПРЕДЕЛЯЯ ВРЕМЕНА И СРОКИ…»

От редакции.

24 сентября 2017 года ушел из жизни Владимир Филиппович СМЫК –  замечательный русский писатель, поэт, публицист, автор ряда стихотворных сборников и книг «Обыденский батюшка» о жизни и служении протоиерея  о. Александра Егорова,  «Небо и земля отца Глеба», посвящённой памяти протоиерея о. Глеба Коледы.  Перу Владимира Филипповича принадлежит пьеса «Записки рядового» и множество глубоких публицистических очерков и статей.

Сегодня, во вторую годовщину ухода Владимира СМЫКА из жизни земной мы представляем воспоминания о нём его младшей дочери, Насти.

 *  *  *

Когда мы начали крепко, дружить с папой? Наверное, когда мама уехала на бабушкины похороны, а мы с ним остались в Венгрии, и он каждое утро заплетал мне косички, перед тем, как отвести в институт Пето, где я тогда лечилась. И каждый день нянечки с улыбкой переплетали мои волосы. «Только папе не говори», - просили они. Но он, конечно, обо всем догадывался…

А, может быть, когда он угощал меня своими гренками с какао? Мы так и звали их «папины гренки». Они были волшебно вкусными.

Или когда он лепил для меня льва из снега. Первый раз это было, кажется, в Питере. Мне было года четыре. А на следующий день пошел дождь и смыл папин снежный подарок. До сих пор помню, как было обидно!

А второй раз папа слепил льва уже дома в Подрезково, для нас с племянницей. И позировал отцу наш кот Сильвер.

Вообще, со львами в детстве меня связывала какая-то дружба. И все благодаря Венгрии. Почему-то скульптурных изображений царя зверей там особенно много. Особенно мне нравились их каменные изваяния, что были на фонтанах. Папа сажал меня на такого льва верхом, и я частенько баловалась тем, что затыкала пальцем отверстие, из которого текла вода, направляя струю в разные стороны. Вот таким вот образом однажды случайно облила прохожего. Страшно сконфузилась, но никто меня ругать не стал: ни отец, ни прохожий.

Еще помню, как мы ходили в парк. Тоже в Венгрии. И там у меня тоже был друг: старое упавшее дерево, на котором росли маленькие серебристые ягодки и продолговатые листочки. Спереди оно напоминало коня. Папа сажал меня верхом, и я ехала в воображаемое путешествие. А он читал мне свои стихи:

А стихи хороши в эту пору -

Одевается роща в огонь,

Оживил долгий склон косогора

Конь буланый иль вспыхнувший клен?

И у осени, и у Пегаса –

Этих двух сокровенная связь

Обнаружилась в Болдино ясно –

Тот же норов, такая же масть…

Кто знает, может быть, в такие минуты и  рождались лучшие его стихотворения?

Владимир Филиппович с младшей дочерью Настей. 90-е годы.

И еще вспоминается, как  ходили в Королевский Дворец в Будапеште. Там встречались целые  скульптурные группы. Например, фонтан с рыбаками, огромной рыбой и смеющейся девочкой-рыбачкой. Но моей самой любимой - была сцена королевской охоты, изображающая короля с убитым оленем в верхнем ярусе композиции, а внизу - свита с собаками, припавшими к воде языками. Сначала я просто любовалась на них издали, но собаки были такие живые, что мне непременно захотелось их погладить. И папа понес меня на руках к ним.

Он стал пробираться по камням и выступам на самый верх к нише, туда, где трубил в рог король, и я прикоснулась к оленю, лежащему у его ног! Сейчас только остается удивляться, как мы туда залезли. Папе, наверное, было очень тяжело. Это и для одного человека непростая задача, а уж  с ребенком на руках и вовсе…

Думаю, что и у папы о Венгрии остались теплые воспоминания. Не зря он посвятил ей и нашему венгерскому другу  Анталу Бабушу такие строки:

Стоим, открыты всем ветрам,

На высоте – пирует зренье.

От величавых панорам

Восторг и головокруженье.

Вдруг, изо всех любуясь сил,

Я понял Чонтвари пейзажи:

Он их не только сердцем – даже

Своими легкими творил.

Земля вздымается, смотри,

И опадает вниз, и живы

Дыханием монастыри,

Часовни, села, рощи, нивы…

Вообще, папа очень любил природу. Она всегда умиротворяла, давала успокоенье. Большинство его стихов посвящены ей: морю, которое отец всегда особенно любил, птицам...

Каждую зиму он делал для них кормушки из пластиковых канистр и следил, чтобы дома всегда были семечки. Часто сам ходил в магазин за ними. Всегда расчищал дорожку от снега к тому дереву, где висела кормушка, и шел насыпать им корма. И всегда спрашивал меня: «Наська, сколько сегодня птиц прилетало?». Самыми частыми гостями были, конечно, синицы, воробьи и сойки. Но бывали и редкие гости. Как он радовался, когда видел красавца-снегиря, поползня или дятла! Мне кажется, что пернатые друзья знали и ждали отца. Особенно семейство гаичек, поселившееся в дупле яблони. Эти крохотные пташки (до того маленькие, что мы их звали «наноптички») по-моему, даже начинали громче щебетать при папином приближении.

Вперед других весну поет

У нас веселая синица,

И начинает небосвод

Тепло и ласково лучиться.

Деревья сонные под ним

У птиц-певуний на заметке,

Им солнце гребнем золотым

Расчешет спутанные ветки.

И вот уже звенит капель,

И чья-то трель в кусте рябины -

То, хохолок свой запрокинув,

Висит под гроздью свиристель.

Пернатых радостное братство,

Уж у тебя полно забот,

ты, чтобы свой продолжить род,

озвучиваешь пространство.

*  *  *

Я совсем не отличаюсь художественными талантами. Папа ими тоже не блистал, но, тем не менее, был человеком разносторонне одаренным. Помимо таланта журналиста, публициста и поэта, у него был  необычный дар: не имея музыкального образования, он со слуха подбирал мелодии. Причем аккомпанировал себе двумя руками! Репертуар был обширным. Отец мог подобрать и «Амурские волны» и «На сопках Манчжурии», и «Офицерский вальс» и «Дунайские волны»… И, конечно, любимого Лермонтова  - «Выхожу один я на дорогу».

С семьей в Венгрии.

Для отца игра на пианино была отдушиной. Возможностью отдохнуть после работы, сбросить с себя груз проблем семейных и политических. Папа всегда болел душой за страну и о происходящем вокруг.

*  *  *

Когда же я узнала папу не только как друга? Когда он раскрылся передо мной и как личность?

 Это начало происходить в таком значимом для меня в 2011-м году и продолжалось до самой его смерти. В тот год я сознательно стала обретать Веру в Бога, во многом  благодаря замечательным людям, вошедшим  в мою жизнь, и в свете любви и веры, озарившим все вокруг, я смогла вглядеться и в папу более глубоко.

 Может быть, он и не сознавал внутренних  перемен, которые происходили тогда со мной, но он радовался любым внешним: моим успехам от верховой езды, пусть даже самым маленьким, тому, что в моей жизни появилось что-то новое, новые впечатления и  друзья, люди, с которыми нам было хорошо рядом. Чувствовал, как для меня все это важно. И сам очень любил ездить со мной на занятия. Посвятил этому месту и этим людям самое последнее стихотворение в своей жизни, такое лирическое и  умиротворенное:

Люблю всем сердцем позднюю весну,

Когда увижу влажными глазами,

Коней, что шеи долгие согнув,

Припали к лугу нежными губами,

Дорогу через травы, рощу, пруд.

Перед закатом, чтобы снять усталость,

Со всем сияньем солнце в нем купалось –

Светить с пяти утра нелегкий труд.

И жаворонок, повидавший свет,

Виясь в лучах заката, песней скажет, 

Что ничего на белом свете нет

Целительнее этого пейзажа.

А в следующем году наступило испытание веры. Папа попал в больницу с кровотечением. У него обнаружили онкологию. Через две недели  сделали операцию. С той поры слово «рак» нависло над нашей семьей как топор. Потом папе делали еще одну операцию, но именно первая  запомнилась его заботой обо мне. В больнице, где он лежал, продавали именные ложки. Он купил ложки с моим именем и передал мне с мамой, которая его навещала. Видимо, папа чувствовал, что я очень тяжело переживала свалившееся на нас испытание, и не смотря на то, что сам был еле жив, думал обо мне и решил так поддержать.

Действительно, было очень нелегко, особенно потому, что год назад я узнала Бога любящего, Бога, для Которого ты бесконечно дорог, и вдруг  самый дорогой для меня человек заболевает… Я, конечно, очень хандрила. И здесь меня опять- таки поддерживал папа. Нет, разумеется, принятие сначала давалось и ему с трудом.

На службе в православном храме в Венгрии.

 Но потом он решил бороться. Боролся, когда ездил через всю Москву на изнуряющие курсы лучевой терапии, сражался с болезнью ради семьи, ради нас. Конечно, папа нередко нервничал, с тревогой ждал результатов анализов, но, тем не менее, практически никогда не жаловался на самочувствие. И только когда скрывать боль и слабость становилось невмоготу, только тогда он мог сказать, что чувствует себя неважно. И быстро сменял тему разговора.

Папа часто ездил к иконе «Всецарица» служить молебны, а если не позволяло здоровье, читал ей дома акафист. Со временем, я тоже полюбила этот чудесный,  рифмованный акафист, дышащий любовью к Царице Небесной. Читала его перед каждым папиным визитом к врачу. Папа тоже восхищался красотой этого акафиста. Особенно ему нравилась фраза:

 «Радуйся, Утешенная, яко руце Твои осязасте воскресшаго Христа».

 Мне сейчас кажется, что именно тогда папа усваивал свою школу молитвы и веры. Как-то один знакомый произнес фразу, которая очень впечатлила папу: «В вечную жизнь мы можем унести с собой только молитвенный опыт».  И я верю, хотя кому-то это может показаться странным, что Богородица все-таки услышала наши молитвы: выяснилось, что папа умер не от рака, болезнь была побеждена.

В последние годы у нас с папой сложилась еще одна молитвенная традиция. На Пасху прочитывать отрывки из всех четырех Евангелий, где говориться о Воскресении Христовом. Идея была именно папина. И в минувшем 2018 году, в первую Пасху без него, я тоже прочитала пасхальные Евангелия в память о нем.

*  *  *

Последние пять лет папиной жизни мы отдыхали в санатории «Горный», в городе Горячий Ключ Краснодарского края. В первый раз родители поехали туда без меня сразу после первой папиной операции, а затем и я стала ездить туда вместе с ними. В этих поездках я проводила много времени с папой: гуляя по санаторию, в бассейне или в тренажерном зале. На прогулках мы всегда разговаривали. Папа расспрашивал о моих учениках, старался поддержать, если были какие-то трудности, спрашивал, пишу ли я новые стихи. В последнюю нашу с ним поездку мы разговаривали о поэзии, в частности, о творчестве Николая Заболоцкого, большим поклонником которого был папа. Особенно он любил стихотворение «Слепой».

С опрокинутым в небо лицом,

С головой непокрытой,

Он торчит у ворот,

Этот проклятый Богом старик.

Целый день он поет,

И напев его грустно-сердитый,

Ударяя в сердца,

Поражает прохожих на миг.

– Обрати внимание, Настюха, - говорил папа,-  что старик «с опрокинутым в небо лицом», именно с опрокинутым,  а не с запрокинутым. Значит, он уже на небе находится. Совсем непростой старик, да? И к тому же  «с головой непокрытой он торчит у ворот». У каких ворот? Уж,  не в рай ли?

– А, может быть, он находится где-то на границе двух миров?- предполагала я. – Напомни, какие там строки дальше?

И папа цитировал по памяти:

 
          А вокруг старика

Молодые шумят поколенья.

Расцветая в садах,

Сумасшедшая стонет сирень.

-«И дальше - смотри как здорово сказано» ,-восхищался папа:

В белом гроте черемух

По серебряным листьям растений

Поднимается к небу

Ослепительный день...

Но особенно трогали отца последние строки этого стихотворения. Именно их он часто повторял совсем незадолго до смерти:

Что ж ты плачешь, слепец?

Что томишься напрасно весною?

От надежды былой

Уж давно не осталось следа.

Черной бездны твоей

Не укроешь весенней листвою,

Полумертвых очей

Не откроешь, увы, никогда.

Правда, вместо слова «слепец» папа говорил «старик». И сейчас, я думаю, что, возможно, он сам ощущал себя тем стариком, перед которым проходит жизнь, а он  стоит на пороге вечности.

А еще в ту последнюю поездку в санаторий папа обратил мое внимание на свое стихотворение «Кукушка». Так по сей день и слышу его негромкий голос:

Не дожидаясь ночи, соловей

Начнет свое бельканто в ближней  в роще, 

Прекрасна жизнь, и ты в союзе с ней,

Исполненной и сладости, и мощи,

И знаемых от юности чудес;

Пить можно и не с горя – вот и кружка...

Вдруг с высоты, едва ли и не с небес

Подаст сиротский голос свой кукушка.

Над радостью земного бытия

Он зазвучит уныло, одиноко,

Разгадку наших судеб не тая,

Определяя времена и сроки.

2017 год. Музей-усадьба Середниково. С дочерями и внуком.

*  *  *

А «времена и сроки» папиной кончины неумолимо приближались. В последние несколько недель его жизни он был поглощен написанием статей для конкурса «Стоп, Матильда» против, готовившегося тогда показа  кощунственного фильма А.Учителя. Работал буквально и днем, и ночью, отчего в конце концов сгорел его компьютер. Не выдержал такой нагрузки и папа.

Он очень хотел причаститься на Рождество Богородицы. Надеялся, что выйдет из больницы и причастится. Именно в этот праздник, в четверг 21 сентября 2017 года, я в последний раз разговаривала с ним по телефону.

 Надеюсь, что Господь исполнил его желание и причастил его уже в Царстве Небесном.

Утром, в воскресенье, 24-го сентября, папа покинул этот мир. Он умер тихо, во сне. Последние слова, сказанные им  маме, были о том, что он ее очень любит. Они были знакомы 55 лет, 50 из которых прожили вместе. Летом 2017-го  отметили 50 лет со дня венчания.

С женой Марией Ивановной.

*  *  *

Местом где произошло мое воцерковление был храм Рождества Христова в Черкизове. Я ходила в эту церковь с самого детства вместе с родителями. Здесь встретила замечательных людей,через которых Господь вошел в мою жизнь.Этот храм стал моей духовной родиной и родным домом. Папа тоже очень любил этот храм,и всегда с радостью посещал богослужения в Черкизовском храме. Хотя его воцерковление произошло гораздо раньше,благодаря встрече с протоиереем Димитрием Дудко,укоторого и окормлялась наша семья.
 

За несколько месяцев до папиной смерти мы попали на отпевание старейшей прихожанки храма в Черкизове, рабы Божьей Александры, которое совершал настоятель протоиерей Иоанн.

После этой заупокойной службы папа мне сказал: «Знаешь, хотел бы я быть так отпетым».

И это желание сбылось. Именно настоятель отпевал папу в дорогом для нас Черкизовском храме…

Анастасия Смык

Всего просмотров: 2000

Оставлено комментариев: 0

Понравилось: 2