Державный путь
10 декабря исполнился год, как отошел ко Господу Михаил Петрович Лобанов, замечательный русский писатель, критик, публицист, ветеран Великой Отечественной войны.
Более полувека Михаил Петрович руководил творческим семинаром прозы в Литературном институте имени А.М. Горького. Сегодня мы предлагаем воспоминания о своем наставнике выпускника семинара М.П. Лобанова Константина Алексеева, автора романов «Черная суббота» и «Восприемник».
Часто я ловлю себя на том, что в понедельник вечером начинаю думать, как бы завтра не сильно задержаться на службе, чтобы успеть на Тверской 25, в Литинститут. Пересечь дворик, подняться на второй этаж, в одиннадцатую аудиторию. Приоткрыть дверь и увидеть Вас, сидящего за столом. Статного, подтянутого, с живыми молодыми глазами – только сетка морщин вокруг них выдаёт Ваш возраст.
Или порой рука тянется к телефону, чтобы набрать давным-давно выученный наизусть номер… И в следующий миг понимаю: больше я не услышу в трубке Ваш голос. И никогда не увижу Вас, Михаил Петрович. По крайне мере в этой, земной жизни…
* * *
Говорят, к умершим принято обращаться на «ты». Вот только у меня не поворачивается язык так запросто обратиться к Вам. Очевидно, я до сих пор не осознал Ваш уход, не смирился с ним. Не принял его сердцем, хотя уже миновал год с лишним с того черного субботнего дня 10 декабря 2016 года, когда под вечер в моем доме раздался телефонный звонок и словно ножом по сердцу полоснули те страшные три слова: «Умер Михаил Петрович…»
С той субботы словно начался другой отсчёт времени. Первое Рождество, первая Пасха, первое девятое мая – без Вас. И первый Ваш день рождения, когда больше некого поздравлять.
Этот день, семнадцатое ноября, был особенным. С самого утра до Вас было сложно дозвониться – поздравляли все: друзья, коллеги, родные, ученики и просто знакомые. А в ближайший после дня рождения вторник в одиннадцатой аудитории Литинститута порой не хватало мест – столько приходило Ваших студентов: и тех, которые продолжали учиться, и тех, что давно выпустились.
Но, наверное, ещё больше людей поздравляло Вас девятого мая. И немудрено: ведь этот великий праздник был в первую очередь праздником фронтовиков, таких, как Вы, простых Русских Солдат Великой Победы.
Вам едва исполнилось семнадцать, когда, в январе 1943-го, Вы надели солдатскую шинель. Вначале попали в пулеметное училище под Уфой, откуда через полгода всех вас, курсантов, в срочном порядке бросили на фронт, на Курскую дугу. Там же, девятого августа сорок третьего, близ населенного пункта Воейково под Карачевым, Вас, идущего в атаку, тяжело ранило осколком немецкой мины.
.
На фото: 1943 год. После ранения на Курской дуге.
По сей день в памяти свежи Ваши нечастые рассказы о войне. О небе в трассирующем свечении. О лейтенанте, внезапно возникшем над окопом и прокричавшим: «Впе-е-рё-ёд!!!». О том, как бежали по ржаному полю, а вокруг все трещало от выстрелов. О первом убитом солдате, нашем. И о другом, немце, внезапно выскочившем навстречу и в следующий миг упавшем от выстрела кого-то из наших бойцов…
В этих рассказах не было ни капли книжного героизма, а была лишь непомерная тяжесть войны. И тяжкий Крест Русского Солдата…
Уже потом, переосмысливая Ваши воспоминания, я не раз думал о том, что Сам Господь хранил Вас на той страшной войне. Ведь Вы попали не куда-нибудь, а в пехоту – во все времена пехотинцев в боях гибло многим больше, нежели бойцов других родов войск. Так что иначе как объяснить, что немецкая мина достала Вас всего одним и, к счастью, не смертельным осколком? И когда после перевязки Вы, раненый и контуженый, шли в санбат и попали под бомбежку – почему в этот момент рядом с Вами оказался маленький окопчик, в котором Вам удалось схорониться от разрывов? Что это, если не Божие чудо?
«..И удивляло меня: почему осколок мины угодил мне в руку, когда я бросился на землю, а не в грудь, не в сердце, не в голову. И вообще, почему я остался в живых? Неужели какое-то предопределение, что я должен еще жить и что-то делать вместо тех и за тех, лучших из моего поколения, кто остался на поле боя? И не безмолвствовать, когда они уже не могут подать голоса…»
После демобилизации с фронта.
Эти строки из Вашей книги «В сражении и любви», опыта духовной автобиографии, выпущенной издательством «Ковчег» в 2003 году. Аккурат в этот год я, под напором моих боевых товарищей-сослуживцев, подал документы на заочное отделение Литературного института. Там же, в книжной лавке этого знаменитого вуза, купил Вашу книгу. Открыл… и не закрывал, пока глубокой ночью не дошел до последней страницы.
В каждой фразе, в каждом слове были особенная искренность и глубина, которых до той поры я не встречал. А когда читал строки о том, как Вы впервые причастились Святых Христовых Тайн в храме в подмосковном Солнечногорске, мне показалась, что и меня (в ту пору еще невоцерковленного) коснулась благодать Спасителя.
До сих пор я часто перечитываю эту книгу.
Помню нашу первую встречу, наш первый разговор. Я не рассчитывал на успешное поступление, да и, честно говоря, особо не собирался держать экзамены. Так и сказал: дескать, к чему мне, офицеру, литературная наука? Где мне взять время на разные контрольные-курсовые работы с моей службой? А мое сочинительство — так, нечто вроде хобби.
Вы же, в свою очередь, уговаривали меня поступать, растолковывали, что учеба на заочном не отнимет много времени, убеждали, что мне обязательно надо учиться. И даже выяснили, что мне положено бесплатно второе высшее образование, поскольку первое я получил не в гражданском вузе, а в военном институте МВД.
Так в тридцать два года я стал студентом-заочником Литературного института имени Горького. И Вашим учеником.
1966 год. Со студентами.
Вначале я не понимал, зачем, обсуждая работу того или иного своего студента, Вы постоянно начинаете отсылать нас к творчеству то Сергея Тимофеевича Аксакова, то Федора Михайловича Достоевского, то Леонида Михайловича Леонова, досконально разбираете характеры их героев. Осмысление этого пришло многим позже. Так из крохотных семян, посаженных в землю, со временем взрастают плоды.
Плодами Ваших рассказов стал иной, более глубокий взгляд не только на литературу, но и на саму жизнь у всех тех, кому посчастливилось внимать Вам, Михаил Петрович. И как жаль, что осознание этого приходит слишком поздно…
У Вас был редкий слух на слово. Вы сходу отличали правду жизни от надуманности, фальши. Вы умели, даже не будучи знакомы с человеком, а лишь прочитав написанный им текст, разглядеть у автора Божию искру. И после, отобрав к себе в ученики, бережно раздувать ее, ненавязчиво, по-доброму направляя на верный путь.
Никогда не забуду обсуждение одного из моих опусов, как мне казалось в ту пору, очень удачного. Когда же Вы прочли его, то неожиданно сходу указали мне на гнилую червоточину в самой сути написанного мной, которая позволяла по-иному трактовать сюжет. Помню, я еще пытался спорить, доказывать, что вещь моя совсем не о том. И лишь многим позже понял, что та самая замеченная Вами червоточина действительно была в рассказе. И не только в нем, но и в моей душе.
Спасибо Вам, Петрович, что вовремя распознали ее…
Вы многому научили нас. И не только в творчестве, но и в гораздо большем. Благодаря Вам мы стали распознавать фальшь, лицемерие, неискренность. И в первую очередь — в самих себе.
Часто думаю, что из Вас бы получился хороший офицер или священник. Вашим ненавязчивым советам хотелось следовать, с Вами хотелось сверять свои поступки. Дар наставничества был дан Вам свыше.
День победы. С боевыми наградами. 80-е годы.
Вы наставляли не нравоучениями, не высокими словами, а личным примером. Не рассуждали о христианской любви к ближнему, а всей душой любили каждого из нас. Не витийствовали о мужестве, готовности идти до конца за правду, а проявляли эти качества на протяжении всей своей жизни.
Подчас студенты из других семинаров побаивались гнева своих руководителей, страшились потерять их благорасположение. Мы же, Ваши ученики, по отношении к Вам испытывали к Вам лишь огромное уважение и доверие. Это было сродни чувству сына, боящегося огорчить любящего отца каким-либо неблаговидным поступком.
Вы были примером для нас не только в работе и творчестве. Но и во всей своей жизни. Вы и Ваша жена, Татьяна Николаевна, являли для нас и пример семьи – крепкого союза не просто любящих супругов, но и двоих самых близких по духу людей. Тех, что не просто с любовью глядят друг на друга, но смотрят в одну сторону, туда, где лежит их общий жизненный путь.
2011 год. С учениками.
Вы не просто учили нас правде, но и сами не боялись говорить ее, когда еще в шестидесятых годах выступали против «американизма духа». Помню, как я был не просто удивлен, а поражен, когда прочел Вашу давнюю статью «Просвещенное мещанство. В ней очень четко, доходчиво и метко были обличены некоторые известные в ту пору деятели искусства, исподволь исповедовавшие нигилизм, пренебрежение и даже презрение к собственной стране и народу.
Та статья наделала много шума. По воспоминаниям современников, ее порой обсуждали шепотом, с оглядкой, в курилках и дома. Да и было с чего. Одно дело, когда писатели и журналисты вещали об угрозе буржуазных интервенций с Запада – дело для тех лет привычное. Вы же, Михаил Петрович, указали на гнилую червоточину, разъедающую общество и страну изнутри. Причем ею оказались заражены не какие-то забулдыги из числа завсегдатаев ЛТП, а люди, считавшиеся в ту пору передовыми среди творческой интеллигенции, этакие советские Смердяковы при чинах и регалиях.
Лобановский семинар.
Но не только это в статье было особенным и необычным для тех лет. Защищая духовные ценности, Вы апеллировали не к пролетарскому интернационализму, не к трудам Маркса и иже с ним, как это сделали бы на Вашем месте «идеологически выдержанные» работники пера, а к национальным истокам, народной почве, на которых исстари держался русский дух.
«Просвещенное мещанство» стало своеобразной лакмусовой бумажкой для зараженных духовным пороком, и они тут же набросились на Вас, клеймя и обвиняя и в отходе от социалистических принципов, и в так называемом «русском шовинизме», и даже… в неприятии великой французской революции! Особенно усердствовал тогдашний главный идеолог ЦК Александр Яковлев. Он даже нашел время, чтобы разразиться негодующей статьей «Против антиисторизма», посвященной Вам, Михаил Петрович.
Казалось бы, когда над твоей головой сгустились такие тучи, впору дать задний ход и покаяться: простите, мол, бес попутал. Но Вы были не тем человеком, чтобы даже под угрозой исключения из партии и изгнания с работы с волчьим билетом изменить собственной совести.
С братом, полковником в отставке Дмитрием Пeтровичем Лобановым, и внуком Глебом.
Меня же, прочитавшего «Просвещенное мещанство», поразила еще и Ваша прозорливость. Еще за двадцать с лишним лет до пресловутой перестройки и последовавшего за ней разрушения великой державы Вы точно угадали всю гниль, низость и нигилизм тех, кого обличали. Все вышло именно так, как Вы предупреждали. Подойдут к концу восьмидесятые, и эти люди вмиг отрекутся от прежних идеалов и начнут с веселой ненавистью хаять все и вся, в том числе и страну, которая дала им все мыслимые и немыслимые блага. А один из героев «Просвещенного мещанства», популярный сладкоголосый бард, будет во всеуслышание восхищаться расстрелом Дома Советов в черном октябре 1993-го…
Да, многие прежние «верные сыны партии», как в сказке, в одночасье обратились в воинствующих диссидентов. В свое время за верноподданнические оды получавшие баснословные деньги в виде государственных и ленинских премий, гонораров, а кроме того – шикарные квартиры в элитных домах, роскошные дачи и тому подобное – эти люди тут же стали строить из себя мучеников, пострадавших от советского режима и диктатуры КПСС. И как оказалось, это перерожденчество было для них более чем выгодным: к прежним «дивидендам» от государства прибавились и зарубежные гранты.
В отличие от тех литераторов, Вам действительно крепко досталось от идеологов ЦК КПСС. Но Вы никогда не принадлежали ни к каким антисоветским диссидентам (в том числе – и подобным Солженицыну), обласканным Западом. Да и само понятие выгоды никак не сочеталось с Вашей личностью, Михаил Петрович. Инвалид войны, кавалер двух боевых орденов, известный писатель и критик, Вы не имели даже квартиры в каком-нибудь из «литераторских» домов на «Аэропорте» или «Университете». Свое скромное жилище Вы получили лишь в восьмидесятых, на юго-западной окраине Москвы. И то, благодаря ходатайству руководства московской писательской организации. Сами же Вы никогда ничего не просили для себя.
Как-то, уже после Вашего ухода, один из близко знавших людей сказал мол, Михаил Петрович в жизни был абсолютно непрактичным человеком. Отчасти мой собеседник был прав: Вы действительно были непрактичным – для себя. Когда же нужно было помочь другим, у Вас тотчас же обнаруживались и нужные знакомства, и деловая хватка. Например, узнав, что у Вашего студента смертельно болен маленький ребенок, Вы тут же нашли выходы на самого Федора Углова – знаменитого хирурга, академика, светило мировой величины. И малыш был спасен, выжил и выздоровел. И было еще много подобных моментов, когда Вы помогали людям выбраться из сложных жизненных ситуаций. А вот Ваше собственное «я» всегда было у Вас на самом последнем месте.
Не позволяли Вы и славословия в отношении себя. Писатель Николай Дорошенко вспоминал: «Однажды я написал под его фотографиями на газетной полосе: «Совесть России – Михаил Петрович Лобанов». И, слава Богу, показал ему эту газетную полосу прежде, чем она вышла из печати. Уж как он во мне разочаровался! «Уже измусолили вы такое понятие, как русская совесть…» − услышал я от него…».
Помню, однажды в канун Дня Победы мы, как всегда, поздравляли Вас. На импровизированном застолье после семинара кто-то поднял тост со словами: « За вас, Михаил Петрович, за Солдата Великой Победы!»
Помнится, Вы тут же возразили, мол, не надо пафоса и громких слов. Но это были не громкие слова. Именно Вы¸ Петрович, были из тех простых русских солдат, которые переломили хребет Гитлеру и победили.
Вы сражались и после войны, сражались за души людей, которые оболванивала, растлевала, уничтожала чуждая бесовская идеология, хлынувшая со всех сторон после крушения Союза. Сражались за наши души…
Опаленный пылающей Курской дугой,
Ты всегда оставался солдатом,
Не снимался ни разу с передовой,
Хоть давно миновал сорок пятый…
Эти прощальные строки написал Ваш давний и добрый друг, прекрасный русский поэт и публицист Владимир Смык, считавший себя Вашим учеником.
Таким останется в памяти Михаил Петрович.
В памяти еще свеж наш последний с ним разговор. Владимир Филиппович все переживал, что попал в больницу и не может работать, а необходимо садиться за очередную статью, обличающую кощунственную киношную мерзость под названием «Матильда». И к годовщине Вашего ухода собирался написать памятный материал, но, увы, не успел…
Владимир Филиппович Смык – Ваш друг, замечательный, искренний человек – ушел вслед за Вами меньше чем через год. Верю, вы встретились Там, в Царствии Небесном, продолжаете духовное сражение в рядах Христова Воинства.
Чуть меньше года назад, на Ваши сороковины, я написал в памятной статье на «Русской народной линии»: «Спустя несколько дней после похорон Михаила Петровича я прочел на одном из православных сетевых ресурсов статью священника, посвященную поминовению усопших. «Почему даже воцерковленные люди плачут, когда умирают их близкие? В том числе и о тех, которые прожили достойно и ушли по-христиански? Говорят, что это плач не о покинувшей земной мир душе, а о том, как родные и близкие будут жить без этого человека, остаток отведенного Господом срока…» Сегодня всем нам предстоит учиться жить без нашего Петровича… »
Увы, это оказалось непросто. Сложно восполнить ту пустоту в душе, которая образовалась после Вашего ухода, Михаил Петрович. А еще скорбь и боль от того, что уже как прежде не смогу прийти к Вам или позвонить. В том числе и перед отлетом в командировку на Кавказ.
Прежде, отправляясь в Чечню, Ингушетию или Дагестан, я всегда звонил Вам. И Ваша жена, Татьяна Николаевна, в этих случаях всегда звала Вас к телефону, даже когда Вы себя неважно чувствовали или отдыхали. Мне было необходимо услышать Ваше напутственное слово. После разговора с Вами становилось спокойнее, я верил, что со мной и моими боевыми товарищами все будет благополучно. Знал – Вы будете молиться за нас, Петрович. В этом году, когда улетал в служебную командировку в Дагестан, я впервые не набрал Ваш номер…
В память о Вас остались редкие записи и отдельные фрагменты видеосъемок Ваших выступлений на занятиях. Как же я сейчас ругаю себя, что так мало снимал Вас! И так много пропустил семинаров, когда была возможность побывать на них…
Эх, Петрович, до чего же больно осознавать, что это уже не восполнишь!
Еще корю себя, что не успел попросить у Вас при жизни прощения за многое. За то, что при первой нашей встрече сильно сжал Вашу раненную на войне руку. За то, что часто бездумно спорил с Вами, ерепенился и порой даже дерзил, боясь признаться в собственной неправоте, уязвить свою непомерную гордыню. За то, что Вы были для меня надежным старшим другом, а я не ценил этого в полной мере.
…Вот и прошли без Вас первое Рождество, первая Пасха, первый День Победы. И первый Ваш день рождения, когда я впервые не позвонил Вам, Михаил Петрович. Вместо этого отправился на Хованское кладбище, где в глубине третьего участка обрело приют земное вместилище Вашей бессмертной души. Души последнего Солдата Победы, которого мне посчастливилось близко знать…
Могила М.П. Лобанова на Хованском кладбище Москвы.
* * *
Говорят, к умершим принято обращаться на «ты». Вот только у меня не поворачивается язык так запросто обратиться к Вам. Очевидно, я до сих пор не осознал Ваш уход…
Всего просмотров: 2641
Оставлено комментариев: 0
